Дневники пришедшие с войны

Автор: Их вел военный корреспондент Иван Егармин, «Уральский рабочий», 12 января 1985 г.

 

Мы уже публиковали на сайте эти дневники Егармин Иван Федорович. Но это более подробная расширенная версия, отредактированная родным братом Егарминым Валентином Федоровичем Письма Далекие и близкие.

Фронтовые записные книжки И.Ф.Егармина

Подполковник Иван Федорович Егармин-известный уральский журналист, прошел всю войну, с первого дня и до Победы. С самого её начала и до 1944 года он вел фронтовые дневники. 10 блокнотов, измятых, потертых, с расплывшимися строками, исписанных и карандашом, и синими, зелеными, черными чернилами, ещё, кажется, хранят в себе пороховой запах войны. И.Егармин вел эти дневники под артобстрелом на передовой, в дзотах, в землянках, в лесу, на болотах во время окружения. Он был в составе 22-й уральской армии, отражавшей самые тяжелые удары на Калининском фронте, когда враг рвался к Москве. Бойцы любили его, политрука роты, военного корреспондента армейской газеты, редактора «дивизионки», за то, что он делил с ними невзгоды тяжелых сражений, любили за меткое, дружеское слово, за принципиальность и оптимизм.

Ему повезло, он остался жив, хотя находился в самом пекле войны, прошел трудными фронтовыми дорогами до самого центра Европы.

Затем долго ещё служил в «Красной звезде». Работал до и после войны в «Уральском рабочем».

Контузия, ранения сказались – нет сегодня с нами заслуженного фронтовика, талантливого журналиста. Но остались его дневники, и вновь встает образ военного корреспондента, политрука Ивана Федоровича Егармина, и суровые картины далеких тяжелых и мужественных дней, месяцев, лет Великой Отечественной…

И.Ф.Егармин, подполковник, берет интервью у Г.К.Жукова

Слева от маршала Г.К.Жукова стоит подполковник И.Ф.Егармин

РОДИНА В ОПАСНОСТИ

1941 год

22 июня

Утром поехали с женой на базар, купили детскую кроватку. Был жаркий день. Приехали домой. На кухне привязываю сетку к кроватке крошки- доченьки. Слышу, жена кричит:
— Иван, иди скорее, будет говорить Молотов…
Сразу же поехал в редакцию. После обеда позвонили из УралВо — немедленно явиться.

25 июня

Был в казарме, получил форму. Звание — политрук — три кубаря, звезда на рукаве. Дома примерял форму. Домашние любовались, горькая улыбка на их губах…

27 июня

В теплушке первое знакомство с политруками и красноармейцами. Я старший вагона. Пять дней петляли по стране.

2 июля

Команда: «По вагонам!» Только успел заскочить, как по песку возле вагона запосвистывали пули, поднимая пыль. Потом самолет строчил по крышам вагона. Ранило одного политрука и убило лошадь.

5 июля

На рассвете, получив довольствие, в путь, на машинах с бешеной скоростью.
На станции нас, политруков, принял редактор армейской газеты. «Кто что может?». Я получил назначение разъездным корреспондентом…
— Сегодня отоспитесь,— сказал редактор,— а завтра на фронт, получите оружие, документы.

7 июля

Получил снаряжение, каску и трехлинейку, с которой сражался еще мой отец в 1915—1916 годах с немцами. Хорошо бы сменить ее, старушку, на автомат.

11 июля

Послал первый материал в редакцию о героическом танковом экипаже. Работал весь день, вечер и ночь. Читал бойцам политдонесения, проводил беседы, знакомился с бойцами и командирами.

15 июля

Дороги забиты, пробки. Дождь, дорога идет лесом. Выехали вскоре на чистое поле. Налетели фашистские стервятники и стали бомбить эшелоны. Чертовски чувствуешь себя под этой бомбежкой. Сверху бомбят или строчат со всех сторон. Походишь на мышь, загнанную в дом, где закрыты все щели. Зажигательные пули падали совсем близко, и рвались снаряды. Вот он, гамлетовский вопрос: «Быть или не быть?». Промок до ниточки, сушились. Потом в сухом обмундировании сел в кабину автомашины, блаженство, гостиница «Националь», да и только… Уснул сном праведника.

20 июля

Забрезжил рассвет, а канонада не утихает. Желтые вспышки от орудийных выстрелов мелькают. Спускаемся вниз из леса и видим: горит деревня, взлетают дьявольские ракеты, указывая направление огня. И здесь завязался бой с варварами. Закончился он тем, что наша часть отбросила их далеко. Зашли в деревню — ужасное зрелище. Догорали дома, на улицах валялись трупы жителей, животных. Почти все сгорело. Это была деревня Мещеки. Но только мы въехали в бывшую деревню, как на нас полетели снаряды. Стали уходить в лес. Я шел по клеверу, потом по пашне у леса, а снаряды ложились то справа, то слева.

Вспоминаю свою мать. Когда я был маленьким, она брала меня на колени и, целуя, в шутку говорила:
— Смотри, Ванюша, счастливый ты у меня родился, с родинкой. Всю жизнь эта родинка будет спасать тебя из беды…

Я не фаталист, но как-то невольно перед смертельной опасностью вспоминаю ее слова… Сколько уже за это время свистели пули над головой, сколько снарядов рвалось возле меня… Я уже давно уяснил себе: в боевых условиях надо все время двигаться. Сколько уже раз бывало: остановимся ненадолго группой на дороге, в поле или в городе, селе, только отъедем или отойдем — бах на это место снаряд или мина.

21 июля

Сегодня отдыхали, никуда не двигались. Нашел Чистова в дивизии. Ночевали под одним одеялом. Чудесный он человек, мужественный, внушительный, строгий. Это внешне. А в жизни, в дружбе – добряк, остряк, начитан. Он старше меня и по возрасту, и по званию. Тянет меня к нему, к лешему. Он был редактором верхнепышминской газеты.

23 июля

Меняем место штаба. Остановились в одном селе – жуткая картина. Едем в автобусе. Кто-то сказал: «Что если забыть на мгновение, что ты на войне, то можно подумать, что автобус мчит тебя среди лесов и полей в дом отдыха…», и пошло. Кто собирался в Крым, кто на Черноморье, кто на Северный Кавказ.

29 июля

Читаю газеты. Писал. Идет туговато. Пережил сам, перечувствовал, а вот описать, оказывается, сложней.

11 августа

Встали рано. Вот уже неделю льёт дождь. Едем на КП. Жнут серпами хлеба. Суслоны. Пахнуло стариной. Подъезжаем, и нас встречают…8 «мессершмиттов». Залегли в клевер. Крепко прижался к матушке-земле.
…Иду по разрушенной деревне Шаламовке. Жителей в ней немного, почти все эвакуированы. Навстречу молодая женщина в белом с цветочками платье, босая, с серпом. Поспела рожь. Лицо ее строго сосредоточено. Я остановился. Она показалась мне богиней труда и правды жизни. Мадонна, да и только. Надолго осталась она в памяти…

13 августа

Вечером ходил в окопы и блиндажи. Поведали прямо-таки о чудесах. Так могут воевать истинно храбрые от природы люди, презирающие смерть, малодушие. Ночью спал в тесном доме у порога, положив под голову связку брошюр Ильи Эренбурга «Бешеные волки».
…На крыльце у разбитого дома сидит пожилая женщина, убитая горем. Разговорились. У нее убиты муж, сын. На лице горе написано крупными буквами.
— Хочу плакать,- говорит она,- да слез нет, умереть бы, да смерти нет…

14 августа

Пошел в штаб 501-й. Встретили радостно. Дали много материала: лучшие вступают в партию, артиллерия помогает наступлению пехоты, смекалка в бою, опыт агитаторов, разведка в новых условиях и т.д.

ОКРУЖЕНИЕ

23 августа

Бои были тяжелые. Немец прет. Наши бьют прямой наводкой. Мы мчимся на машине через одну, другую деревни. В дер. Ступино по нам строчат автоматчики. Потери. Убило штабного работника, ст. политрука…, валяются убитые. У меня над головой пролетели пули. Смерть витает над головой, но лучше об этом не думать. Мы поползли дальше… Светает, деться некуда, ни кустика. Думал: ну что ж, смерть так смерть. Окопались, лежим. Это было возле железной дороги. Отлежались, тишина, остались живы.

26 августа

С утра дождь. Еды нет, сосу сухарики по 100 г в день. В затишье возникают такие диалоги:
—«Неужели не выстоит, падет Россия? Силен немец —прет…»
— «Что за разговоры? Какие могут быть сомнения?»

С нами лежали: Сухоткин из Бологова на Волге, Блинов работал в Ревде на СУМЗе. Лежим в неглубоких окопах. Кашель душит, а кашлять нельзя. Съели горох, сахар. Сашка достал корень турнепса, поделили, съели. Чувствую, что слабею. Звенит в ушах, пить хочется, а вода болотная, как бархатное пиво. Верно говорится: «На людях и смерть не страшна». Пробиваемся к своим. Дневник запустил, а это записал в окружении, в березняке.
В полночь пошли, перебрались через железную дорогу. Темно, дождь. Один ротозей отстал. Нас 45 человек, почти все рядовые. Взял старшинство, командую.

28 августа

Весь день брели по болоту. 3-й день ничего не едим. Напали на бруснику и клюкву, слабею.

29 августа

Думаю: хорошо бы где-то переночевать. И только подумал — вижу по ту сторону лога дом. Обошли его со всех сторон. Ни голоса, ни звука. Будь что будет — где наша не пропадала. Стучу:- — — «Немцы есть?»
— «Нет, родимые, нет, заходите».

Затопили печь, обсушились. Хозяйка этой сторожки лесника сварила ведро картофеля, хлеба нет. Пришлось по нескольку штук. Рассмотрел: некоторые ребята пухнут. Оглядел себя: пухнут руки и ноги.
Хозяйка рассказала, что совсем недавно немцы застали в доме дочь-комсомолку. Она была беременна. Изверги били ее, топтали, она умерла в родах. Кричали: «Комсомоль!»

 30 августа

Идём. Миновали дер.Иловец. Навстречу майор. Говорит: присоединяйтесь к нашей группе генерал-лейтенанта Ершакова. Отрапортовал. Моих людей разбили по ротам, меня назначили политруком 1-го взвода 2-й роты.

31 августа

Чертовски хочется есть. «Съел бы собаку с шерстью». Еле волочу ноги, другие тоже. Говорю об этом командиру Батурину и политруку Добровольскому, а они не лучше меня. Решили, что мелкими группами было бы лучше двигаться, но надо охранять командующего. Немцы решили его пленить во что бы то ни стало. На партсобрании было решено строго охранять своего командира.
Слабею, хотя иногда ем сырую свеклу. Закроешь глаза — кружится голова и тошнит.

4 сентября

В полдень увидели наших. Радовались до слез. На подводе повезли ослабевшего командующего. Конец окружению.

7 сентября

Доложил комиссару об окружении, выходе из него. В редакции рады, приветствуют: «Жив, курилка!», обнимают, жмут руки. Приказали отдыхать, несут мне кто что: масло, сахар, шоколад, консервы — ешь, поправляйся.

15 сентября

Написал очерк «В лесной сторожке» об убийстве дочери лесника, комсомолки.

21 сентября

Днем принял присягу во дворе у крыльца. Присягу на верность Родине. Скрепил собственноручной росписью.
Приказ-выехать 25-го на передовую. Начал готовиться. Сегодня неприятная весть-сдан Киев. Прошло три месяца войны, а итоги неутешительны, похвастаться нечем. Верю твердо, что это временное отступление. Да, делаем шаг назад, чтоб потом разбежаться и сделать скачок вперед.

23 октября

Утром гляжу, все ребята бреются, собираются в путь. Надо и мне «в дорогу бренные пожитки собирать…». Ночевали в Козьмодемьянске в б. вотчинах Бакунина и Кропоткина. Остановились с Чистовым в одном доме. Тепло, уютно. Потянуло на стихи. Я читаю Маяковского:

Землю,
где воздух,
как сладкий морс,
Бросишь: и мчишь, колеся,
Но землю,
с которою вместе мерз,
Вовек разлюбить нельзя.

Разговорились о нем. А ведь я в январе 1928 года водил Маяковского в Свердловске из редакции в горный институт на вечер…

19 ноября

В редакции требуют оперативную информацию. Дал о Герое Советского Союза Родичеве. Дал о том, кто в соревновании истребит больше немцев. Вот так. Соревнование по истреблению людей. Но люди ли они? Парадоксы века. После войны, буду жив, напишу об этом философскую статью с начинкой. Когда ехали, Клименко рассказывал о погибших Реуте и Старцеве. Не верится. Сколько лет вместе работали, дружили… И вот их нет. Погибли на передовой. Старцев заменил комбата и повел бойцов в атаку, а Реут был заброшен в тыл к немцам, его окружили. Мина попала прямо в него. От него ничего не осталось…

1 декабря

Беседовал с пленным. Совмещает в себе культуру, свинство и изуверство. Знает французский, греческий, английский и плохо русский. Нагл. Весь измят и внешне, и душевно, но держится. Обовшивел.

5 декабря

Радуют успехи под Ростовом. Поехал в село Крапивино, беседовал с вновь прибывшими. Написал очерк о Чайке. Она была секретарем райкома комсомола Пеновского района. Когда немцы заняли Пено, она возглавила группу молодых партизан пеновского отряда. Сама ходила в разведку. Ее все знали, она была молода, неопытна. Сильно устав, зашла в деревню к знакомым и уснула на печи. Ее выдал предатель. Немцы требовали сказать, где партизанский отряд, но она плевала им в лицо. Они ее пытали, а потом собрали всех жителей райцентра Пено и при всех у водокачки расстреляли ее. Я в 41-ом году был у неё райкоме. Она собрала мне много лыж для прибывшего пополнения. Обыкновенная, круглолицая, красивая девушка. Это была Лиза Чайкина.

11 декабря

Вечером комсомольское собрание. Удивляют скромные, мужественные парни. У них обветренные лица и у многих усики «а ля Чарли Чаплин». Торопятся стать мужчинами. Как бы тяжело ни сложился день, а им вечером нужны танцы, готовы до полуночи танцевать. Им не запрещают, пусть танцуют. Это лучше, чем сидеть где-нибудь в закутке и хныкать.

1942 год

30 января

Прочитав мою корреспонденцию в армейской газете, бригадный дал телеграмму к представлению двух бойцов Рухлова и Горина к награде. Есть и моя доля в пропаганде героических дел на фронте.

2 февраля

Приехал в Большую Каменку. Немцы недавно отступили. Мне рассказали, что изверги расстреляли 152, а в соседней деревне 109 пленных бойцов, командиров. Кто? Неизвестно. Вот вам и извещение: «Пропал без вести».

ГИБЕЛЬ ДРУГА

19 февраля

Анисимыч шлет письма в редакцию, а сам всё не едет. То там, то тут участвует в боях.

23 февраля

Праздник, День Красной Армии. Утром обильный завтрак. Сидим, пьем чай. Звонит телефон. Подошел Еремин. Ему кричат:
— «Убит корреспондент!»
— «Кто?»
— «Чистов…»

Анисимыч, родной, друг мой, товарищ мой… Неужели это правда? Не может быть! В политотделе онемели. Ехал под вечер к штабу на лыжах. Спускался с не очень крутого склона. Немецкий снайпер прошил ему грудь. Вот он, праздник.
Не могу писать…
Сразу же поехал в батальон. Труп Чистова хотел привезти боец. Поехал на лыжах, и его смертельно ранило. Только ночью привезли бойца на лыжах. Много я уже друзей потерял, но эта гибель друга ошеломила меня.

24 февраля

Утром обмыл Чистова. Привез гроб. Днем хоронить нельзя, бомбят. Вечером послал шифровку. Цифр много, а текст краткий: «Экватор 07 Клименко для передачи Кузьмину. 23 февраля на подступах к городу Белый пал смертью храбрых Александр Анисимович Чистов. Организую похороны со всеми воинскими почестями. Подробности почтой. Егармин».

25 февраля

С утра бомбят, всюду разрывы авиабомб. В деревне установили зенитку, она стучит, словно кто обухом бьёт по углам домов.

На лошади повезли Чистова к выкопанной могиле за деревней у школы. Митинг. Пришло 10 бойцов и 6 политруков. Выступаю над могилой:

— Прощай, Анисимович, мой друг и боевой товарищ! Не с тобой ли мы воевали 8 месяцев? Не с тобой ли ходили в атаку на врага? Не с тобой ли были не раз под бомбежкой? Только позавчера мы были с тобой в бою под городом Белый и под деревней Поповка. Мы не боялись с тобой смерти, и вот тебя она сразила. Прощай, мой боевой друг и товарищ! Мы жестоко отплатим за твою смерть.

Выступили Еремин и Королев. Троекратный салют. Опустошенный, грустный плелся я в политотдел, словно у меня вынули душу. Потерять друга на фронте-это огромная потеря.

ДЕЛЕГАЦИЯ СВЕРДЛОВЧАН

7 мая

С утра отправился по стлани в Ольховицы. Навстречу автомашина. Женский голос истошно кричит:
«Иван, Иван Егармин!»
Знакомый голос, по не могу припомнить. Из кабины шофера грузовой машины выскакивает Катя Горчаковская — сотрудница редакции «Уральского рабочего». Едет делегация свердловчан к нам в Уральскую армию. Вот встреча. Вернулся. Устроил всех в свой дом. Умылись. Свердловские новости. Чудно — Горчаковская и вдруг здесь, на фронте, в пекле войны.

9 мая

Весь день с делегацией. Руководитель делегации профессор Малков, хорошо знакомый. Он главный врач психиатрической больницы. Замечательный человек, прост, эрудирован, начитан, остроумен. Не однажды организовывали с ним статьи для «Уральского рабочего». Поговорили о литературе.
Интересен второй делегат. Сам Петр Захарович Ермаков — живая легенда — командир рабочей дружины коммунистов Урала. Близкий человек Я. М. Свердлова. Очень храбрый, прямо-таки отчаянный. Он охранял митинги, когда выступал Свердлов. Полиция боялась его. Высокий, на вид всегда немного строг. Остальные — передовики заводов: с Уралмаша, из Режа, из В. Туры, Белоярки, ну и Горчаковская из «Уральского рабочего».

10 мая

Утром бригадный объявил в штабе:

«Будешь ответственным первой группы делегации уральцев. И если хоть одна царапина будет на делегатах-разжалую тебя в рядовые…»

Повез земляков в 17-ю гвардейскую. Едем по местам, где я ещё недавно был среди бойцов стрелкового полка, уничтоживших группу немцев, пытавшихся взорвать мост.
Вечером торжественный ужин и собрание в клубе. Встреча прошла очень трогательно. Перед нами на сцене сидели земляки-уральцы. Повеяло родным, домашним. После собрания угощали земляков. Все просятся на передовую. Утром рано решили ехать.

11 мая

Чуть брезжит рассвет. Едем на таратайках на НП артиллеристов, мимо деревень Большое и Малое Авдеево, Фемокино. Здесь зимой стоял штаб СП. Деревни нет. Всю раскрошили. Вот здесь в доме я пил молоко, а сейчас здесь разбитый фундамент. Продвинулись на бугорок, смотрим на гор.Белый. Здесь передовая. Ждем. Немцы дают несколько залпов по церкви и по нам. Снаряды рвутся невдалеке. Делегаты смотрят в бинокли и видят, как из пушек, стоящих за деревней на бугре, дают залпы. В церковь не попали и стали стрелять в два больших дома. Перелет, недолет и после третьего-нет домов…Делегаты переглядываются. Один дом взлетает высоко, а соседний садится, как гриб. Надо уходить, а то совсем рассветает, и через гору не поедем, будут строчить из пулеметов, автоматов. Лощиной за деревню, а потом-бегом через гору. Облегченно вздохнули.

Шли мимо орудийного расчета. Ребята выстроились в ряд, стройные, гордые. Знай наших! Не доходя до Петрушино, налетели «юнкерсы». Они бомбили место, где мы были, у батареи. Ещё бы минут 15 задержались, и дали бы нам немцы жару…Так часто на фронте бывает: ведет огонь батарея и, если не передвинешься с этого места, прилетит пристрелянная бомба.

— Вот это экскурсия,-шутят наши делегаты.

На другой день чуть свет-в гвардейскую часть. Едем мимо Паново. Бой здесь был суровый. Немцев пало очень много. Рассказываю делегатам, как после боя возили наши бойцы трупы немцев, словно дрова…, слушают, молчат.

Едем дальше, дороги-дрянь, грязь. Бросили машину, пошли пешком. И опять: у поленницы, мимо которой мы проезжали, начали рваться мины. Одна попала в середину и дрова взлетели в желтом пламени. По болоту мимо разбитого транспортного самолета едем в Подвойскую. А гвардейцев здесь нет. Они переехали в Макарово, за реку. Наездились-и в штабарм. Поздний ужин у генерала Б. Уходя он сказал: «Отдыхайте, но очень-то не раздевайтесь, здесь бомбят».

13 мая

Уральская делегация уехала домой.

ГЕРОИ, ГЕРОИ…

21 мая

Все пишу и пишу о героях. Сколько я уже прославил почти за два года, и как они в свою очередь славят геройством, отвагой нашу Советскую Армию. Беседуешь, а часто видишь на передовой: вроде обыкновенный боец, а в бою проявляет отвагу, бесстрашие.

На комсомольском собрании выступает замполит по комсомолу, он же командир разведки. Словно передовик соревнования заводского цеха выступает и серьезно говорит о выполнении обязательств:

— Наша штурмовая группа комсомольцев с группой прикрытия ходила в тыл. Было задание – взять языка. Мы за день разбили две автомашины, разгромили обоз, уничтожили штаб полка, убили 14 немцев и взяли в пять «языков». Секрет нашего успеха прост: внезапность, военная смекалка, ну и, конечно, смелость…

Эта группа соревнуется с группой Охотникова.

Охотников выступает и докладывает:

— Можно сказать, что мы соревнуемся тоже успешно. В совхозе Сигово совершили внезапный налет на два дома, в которых находилось много немцев. Гранатами и автоматами уничтожили почти всех. Потом мы уничтожили 10 пулеметных гнезд. А всего мы уже убили 350 немцев.

Потом выступают комсомольцы Гарипов и Беляев. Тоже успешно выполняют обязательство. Первая группа за последние дни уничтожила 49 немцев, вторая – 52.

Спрашивают Ибрагимова. Он плохо говорит по-русски.

— Расскажи, как ты пятерых немцев уложил?
— Гляжу, далека идет пять фрица. Я за амбар, жду. Они подходят, скочил на дорога, строчил автомат. Сразу три пал, два бежать. Один ещё пал, а один всё бежал. Пал да снова бежал. Я догонял, опять стрелял, он умирал…

Все смеялись, хвалили разведчика…

Комсомольское собрание отметило лучших воинов, постановляет: ещё сильнее бить врага, проявлять смелость, находчивость и, если надо, отдать жизнь за любимую Родину.
С чувством радости и гордости уходил я, коммунист, с этого собрания молодых воинов. Еще больше уверенности в нашей победе, очень трудной, но неизбежной.
А насколько интересны эти фронтовики в условиях войны по своему характеру, человеческому облику. Это не звери, как называют немцев за их совершенно немыслимые изуверства, когда они убивают женщин, детей, стариков.

Боец Петр Минеев – мягкого, незлобного характера человек. Умный, образованный парень, стойкий коммунист. Располагает к себе товарищей. Бескорыстен, не ропщет никогда на трудности. В бою всегда тверд, сообразителен и, главное, мужественен. Можно с уверенностью сказать: если надо – пойдет на смерть для победы.

Тонкошкуров Виктор Григорьевич, старший политрук разведбата. Весь какой-то раскрытый, раскованный, доступный для бойцов. Внимателен, чуток, честен. Говорит убедительно. Любят его больше командира, часто обращаются за советом. Он мне рассказывал, что бойцы доверяют ему все личные житейские дела – говорят о женах, о их порядочности, высказывают сомнения, просят совета – как быть в какой-нибудь запутанной ситуации. Он ещё молод, но как верно понимает свою задачу комиссара. Вот такие и воспитываю героев.

Татьяна Васильевна Смольникова. Молодая ещё, красивая, статная женщина, активистка села Пескачево. Немцы сожгли её дом (муж где-то воюет), и она мстит им за всё. Её ловят, но всё безуспешно. Она переоденется старушкой, вымажется сажей, наденет парик и ходит с гранатами под юбкой. Зла на немцев до ярости. Порядочна, строга. Почему, спрашиваю, не идете к партизанам?

«Ничего, — отвечает, — я и здесь фрицам даю прикурить…»

Прямо-таки молодец, храбрая до отчаянности.

О таких настоящих патриотах, героях в полном смысле этого слова, готовых отдать жизнь за Родину, когда она в опасности, я мог бы писать без конца. Сколько блокнотов заполнено ими. И без красного словца скажу: такой народ непобедим, свобода для него дороже жизни.

«ГОРЯЧАЯ ТОЧКА»

25 сентября

Был во втором батальоне, в единственном уцелевшем домике, на узле сопротивления — самой горячей точке. Сказал комбату, что мне нужно в ДОТ, буду писать очерк. Он посмотрел на меня и ответил, что там очень «жарко» и что всякое может случиться. Я сказал, что мне не впервой.
И вот идем с бойцом. Дорогой он то и дело приседал, присматривался. «Тут заминировано, надо осторожнее…» Он знал ходы, и мы местами осторожно ползли на четвереньках. Смерть была рядом… Миновали. Идем тропой к ДОТу Лугина. И вот она — эта горячая точка, откуда ежедневно увозят убитых и раненых.
Здесь я не только журналист, но тоже боец. На часах стоят Зернов и Ишимцев, потом их сменили Шарыпов и Садыков — все уральцы. Наступила ночь. Пулеметная стрекотня, горят ракеты, где-то стучит «виртуоз». На 2—3 секунды вдруг стало тихо. От этой тишины звенит в ушах.
Начало светать. Тучи развеяло. Вижу, у бойцов на лицах щетина. Быстро безопаской стал их брить.
Довольны. Наскоро перекусили. Сидим в полной боевой готовности. И вот началось. Посыпались мины сначала вправо, в лесок, туда, где 5-я рота, а потом прямо на нас, по траншее. Взрывы. Убило пулеметчика миной. После минометного обстрела к нам по траве поползли немцы. Вот уже близко. Комроты Хайрутдинов дает команду: «Огонь!» Немчура отступила. Атака отбита. Всюду в ДОТе валяются патроны, все пропахло пороховым дымом. Смотрю, Лугин стреляет сам, перекосив рот.
Остановились немцы. Что-то задумывают снова. Через некоторое время снова обстрел и снова атака. Строго следим за флангами, отбиваем атаку. Когда немцы подползали близко, я вместе со всеми стрелял из своего автомата.
После небольшого затишья немец стал класть снаряды, а потом — минометный огонь. Мины визжат и гулко хлопают. Пекло. Когда снаряд взорвется, земля дрогнет, как-то невольно сторонишься, прижимаешься к стене траншеи. Смотрю па бойцов -никто не боится. Обстрелянные.
В наступившем затишье Шарыпов сел, спокойно закурил. Как на работе — перерыв… Узбек Садыков, ломая русский язык, что-то рассказывает. К вечеру затихло. Бойцы говорят: «Ну, теперь до рассвета большой заварухи не будет…» Послали- сводку: сколько за сутки убито и ранено… Почти нет таких, кого бы не ранило. Герои. Писать о них, писать. Пусть все знают…

ЭХ, ДОРОГИ…

(Вместо эпилога)

После жутких передряг на передовой приехал в редакцию писать о героях. На моих петлицах уже две шпалы – батальонный комиссар, боевые медали. Все приветствуют и повторяют в шутку ромен — роллановскую фразу Кола Брюньона: «Жив, курилка!»

В штабе митинг. Выступил, волновался. Ужин, и спать. Надо остыть, отоспаться. Ложусь на плащпалатку, а в памяти встают нелегкие военные дороги: голод и истощение в окружении, по колено в снегу на передовой, жизнь на волоске в бою под Поповкой и под Паново, в ДЗОТах и ДОТах, замерзал, лечился в полевом госпитале после контузий и ранений. А сколько пропаганды о героях войны…Думаешь, и немного гордишься…

А войне не видно конца. Впереди дороги, дороги…Что-то меня ждет впереди? Но что бы ни случилось – твердо знаю одно: Победа будет за нами.

ДНЕВНИКИ И. ЕГАРМИНА ПОДГОТОВИЛ К ПЕЧАТИ ЕГО БРАТ ВАЛЕНТИН ЕГАРМИН.