Воспоминания Н.С.Копылова

Автор: Копылов Н.С

 

У нас уже было рассказано на сайте об исчезнувшей деревне Контуговка. Поэтому я решил напрямую опубликовать их на сайте, чтобы все посещающие наш сайт, прочли о времени, которое было и ушло с теми людьми, которые там жили.

Каждый из нас-это быстро текущая и убегающая вдаль река, остановить которую в себе может только наша память.

«Остановись мгновенье! Ты прекрасно!»

А.С.Пушкин

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 1.Дед, Сысков Николай Фёдорович.
Глава 2.Бабушка, Сыскова Екатерина Зотеевна.
Глава 3.Дед, Копылов Никифор Иванович.
Глава 4.Бабушка, Копылова Анна Фёдоровна.
Глава 5.Мама, Сыскова Клавдия Николаевна.
Глава 6.Папка, Белев Егор Исакович.
Глава 7.Дядя, Сысков Алексей Николаевич.
Глава 8.Дядя, Сысков Евгений Николаевич.
Глава 9.Дядя, Сысков Илья Николаевич.
Глава 10.Дядя, Сысков Пётр Николаевич.
Глава 11.Тётя, Сыскова Екатерина Николаевна.
Глава 12.Тётя, Копылова (Руковичникова) Прасковья Никифоровна.
Глава 13.Дядя, Белев Иван Исакович.
Глава 14.Дядя, Белев Данила Исакович.
Глава 15.Дядя, Копылов Георгий Никифорович.
Глава 16.Брат, Белев Александр Егорович.
Глава 17.О себе: Копылов Николай Степанович.

Глава 1. Дед, Сысков Николай Фёдорович

Дед, Сысков Николай Фёдорович, и бабушка, Екатерина Зотеевна, жили в Кленовой. Мама показывала мне свой дом на улице, между проездом под железной дорогой и мостом через реку Пут. Семья прибывала, а здоровье у деда было неважное, и он решил переехать на хутор, чтобы семья была при деле, если с ним что случится. Видимо произошёл обмен домами, они въехали в дом на хуторе, а хуторянин переехал в их дом.

Жизнь у всех хуторян была одинакова: сеяли зерновые, заготовляли корма, ухаживали за живностью, растили детей. Техники не было, кругом ручной труд. Однажды я спросил дядю Георгия, брата моего отца: «Как жили на хуторе?» И он ответил, что жили очень трудно. Зимой, кто мог, уходили на заработки, жгли уголь, заготавливали лес. Дядя Георгий сам ходил на заработки с Семёном Ивановичем, братом деда Никифора. Дед по состоянию здоровья не мог покидать семью, поэтому в стороне от дома построил кузницу, сложил горн, изготовил мех для поддува, купил необходимый инструмент, что-то смастерил сам и в свободное от хозяйства время начал подрабатывать. Кому коня перековать, телегу подремонтировать, плуг, соху подправить. Заработок был невелик, зачастую ходоки, по русскому обычаю, расплачивались выпивкой, на что бабушка выражала неудовольствие.
Дед пытался наладить производство кирпичей. Спрос на кирпич был, но при кустарном обжиге было много брака: кирпичи получались с трещинами. Дядя Алексей говорил, работа себя практически не оправдывала. Во всяком деле есть свои тонкости. Дед по мере сил старался, чтобы в семье был достаток, и брался за любое дело. Но беда подкараулила его там, где он её не ждал. Была весна, он с бабушкой был в гостях в Талице. Промочил ноги и не обратил на это внимания. В результате сильно простудился, и его здоровье сильно ухудшилось. Дед ушёл из жизни рано, семья оказалась в тяжелейшем положении.

Я помню дедову кузницу, мы с мамой заходили туда, станок для смены подков коням, мешалку для глины, для приготовления смеси, чтобы делать кирпич. Дед, Сысков Николай Фёдорович, родился в 1882 году, умер в 1927 году.

Глава 2. Бабушка, Сыскова Екатерина Зотеевна

У бабушки, Екатерины Зотеевны, и деда, Николая Фёдоровича, на хуторе был пятистенный дом, а когда дом перевезли в д.Красный Яр, жила бабушка с Евгением только в одной половине дома. Вторую, очевидно, пришлось отдать за перевоз.

Судьба бабушки складывалась не очень удачно. В детстве осталась сиротой и жила у батюшки «в прислугах», как она говорила. Прошли годы, вышла замуж. Жизнь стала налаживаться, в доме появился достаток. И снова неудача: начал прихварывать дед. Переехали на хутор, где он и завершил свой жизненный путь. Бабушка с детьми, как могла, поддерживала хозяйство. Пахали, сеяли, убирали урожай. Поднялись дети, начали покидать родной дом. Пришло новое время, новые порядки, нужно было возвращаться из леса к людям. Когда переехали в д.Красный Яр, работать в колхозе она уже не могла. А когда Евгения забрали в армию, жить стало нечем, пенсии не было, и она перебралась жить в Кленовую, к тёте Кате.

Летом бабушка приходила жить к нам, в д.Контуговку. Подходило время сенокоса, и она говорила, пойдём, Коля, покосим в лесу. Так как косить для себя разрешения ещё не было, мы, как диверсанты, потихоньку уходили из деревни и начинали «тюкать» между пней и кустов. Косари мы были неважные: я ещё мал, бабушка стара. У меня сил и желания косить хватало на час, может, на два. Поднималось солнце, становилось жарко, и силы меня покидали. Я начинал волынить: то сидел в тени липового куста, то искал ягоды. Бабушка сердилась, вечером говорила маме, что я расту лодырем. Мама защищала меня. Позднее, когда уже учился в Свердловске и был на каникулах, я этот покос выкосил один, а потом с братом Александром собрали сено и сметали стожок, как раньше с бабушкой.

Однажды бабушка сказала, давай будем делать недотку — будем ловить рыбу. Нашла старые мешки, веревки и даже грузила. Всё сшили, скрепили. Снасть проста, но при посадке требует некоторых знаний и сноровки. Рыбачили мы, в основном, краснопёриков, очень красивые маленькие рыбки. Когда смотришь их в воде, у них красные плавники и белые точки, но когда вынешь их из воды, они быстро тускнеют. Вода в речке Контуговка холодная, родниковая. Бывало, бродим по воде, уже замёрзли, а бабушка говорит, надо ещё разок забрести. И как мы не простужались? Приносили улов домой, чистили. Бабушка всё укладывала на сковородку, заливала яйцами и жарила. Ели кушанье с головами и хвостами.

Судьба снова поворачивалась к бабушке спиной: перестали приходить письма от Евгения. Она молилась и надеялась, что ничего не случилось, Енюшка её напишет. Но война забрала у неё самое дорогое! Пришла Победа, вернулись домой Алексей и Илья, Евгений остался в чужом краю. Прошло немного времени, и новая беда! Погиб Пётр. Несчастный случай на производстве. Бабушка была глубоко верующей и очень переживала, что нет возможности сходить в храм помолиться: все церкви были закрыты. Поэтому попросила Алексея, чтобы он взял её к себе — в Свердловске церкви работали. Сначала всё было хорошо: бабушка ходила в церковь, облегчала душевные переживания. Но вскоре что-то Алексею не понравилось, и он начал запрещать ей туда ходить. Наверное, для неё это было ударом. Плохо, когда дети пытаются быть умнее своих родителей!

Бабушка была хорошим человеком. С ней я провёл много времени. Бывало, сердилась на меня. Но, в основном, жили мы мирно.Однажды мы отдыхали в поле. День был жаркий, вода у нас кончилась. Бабушка сказала, а знаешь, Коля, придёт время, и на Земле не будет воды. Я спросил, куда же она денется? Она ответила, что так сказано в Писании. У неё были духовные книги. Читать я их не мог — написаны они были на греческом, а, может, на старославянском.

В Свердловске бабушка прожила недолго. Не болела. Из жизни ушла во сне.

Дети бабушки: Алексей, Пётр, Илья, Евгений, Клавдия, Екатерина.

Бабушка, Сыскова Екатерина Зотеевна (Завьялова), родилась…, умерла в 1947 году.

Глава 3. Дед, Копылов Никифор Иванович

У деда, Никифора Ивановича, мы с мамой прожили долго, пока мой отец служил в армии. А вот память ярко сохранила деда только в двух случаях и то, как бы со стороны, на расстоянии.

Первый случай. Наверное, была весна. Вижу деда в огороде, конь тянет соху, за ней остаётся черная полоса земли. За сохой идёт дед, невысокого роста с бородой. То, что это была соха, я узнал позднее, из учебника, а больше соху мне увидеть не пришлось: пахали уже плугом, но тянул плуг, как и прежде, конь.
Второй случай. Вижу, у ворот дома стоит конь, запряжён в волокуши. Волокуши — это летние сани. И дед на эти волокуши затаскивает лодку, затем в эту лодку укладывает весло, снасти, тронул коня за узду и сказал ему что-то, и конь пошёл за ним, а на дороге остались следы от волокуши. Наверное, на следующий день в избе на полу стояли тазы с большими рыбами, но деда при этом не запомнил.
Дед занимался пчеловодством. Пчёлы у него жили в колодах, колоды стояли на поляне перед домом. Из колод мёд не качают, как из рамочных ульев, а вырезают прямо с сотами. Когда дед резал мёд, мне давал кусок золотистой соты, я её кусал, выжёвывал воск, мёд стекал на подбородок, на шею, всё становилось липким, поэтому я мёд не любил.

В 1938 году мне исполнилось 5 лет, нас с мамой забрал с хутора отчим и увёз с хутора в деревню Контуговка. Ехали долго, далеко, по зимней дороге. Не помню, чтобы я скучал по бабушкам, по хутору. Вспоминал только дядю Евгения. Уезжая, не запомнил, что дед болел, а в ноябре он умер. Видимо, смерть моего отца подкосила его здоровье. Был деду 61 год. Может, отразились на здоровье и предстоящие большие перемены: хутора нарушались. А брат его, Семён Иванович, жил ещё долго: пережил войну, работал в колхозе. Я встречался с ним один раз.

Дед, Копылов Никифор Иванович, родился 15.06.1877 года, умер 18.11.1938 года.

Глава 4. Бабушка, Копылова Анна Фёдоровна

С бабушкой, Анной Фёдоровной, я, видимо проводил много времени, поэтому в памяти сохранилось множество воспоминаний, с ней связанных. Вот, например, набегавшись за день, я говорил бабушке, что хочу спать, она бросала на пол у стенки старую одёжину, не помню, что давала положить под голову, и накрывала меня ещё одной одёжиной. Всё было просто. Изба была небольшой. Они с дедом вырастили четверых детей, и все так же, наверное, спали, вповалку, на полу. Или вот ещё, бабушка что-то вяжет на спицах, я играю со щенком. Она сходила в избу, принесла корку хлеба, привязала её на нитку и дала мне, чтобы я дразнил щенка. Щенок меня быстро догнал, схватил корку и съел, а нитка торчала у него из пасти, и я долго гонялся за ним, чтобы вытащить нитку.

Частенько к бабушке заходили подруги с соседних хуторов. Бабушка ставила самовар, и они пили чай, чашку за чашкой, с мёдом, и вели длинные разговоры. Я не запомнил хмельных застолий, пока жил на хуторе. Бабушка была невысокого роста, подвижная, разговорчивая, с негромким голосом.
Ещё случай. Бабушка с мамой пошли в поле повернуть кошенину, а мне наказали смотреть за пчёлами: как начнут сильно летать, чтобы я бежал к ним. Прошло какое-то время, смотрю, залетала тучка пчёл. Я побежал, бегу, оглядываюсь, видно ли дома: первый раз шёл один. На гору поднялся, домов стало не видно, но скоро увидел бабушку с мамой. Они поняли, что выходит пчелиный рой, и поспешили домой. Когда вернулись, рой уже привился, и бабушка стала собирать его в лукошко. В 1938 году бабушке было 62 года, дети выросли, жили отдельно, отец мой умер, и только мы с мамой путались у них с дедом под ногами. И как говорила мама, они постарались побыстрей вытолкать её замуж, обижалась. После того, как мы с мамой уехали с хутора, с бабушкой я больше не виделся, она как будто забыла меня.

Дети бабушки: Георгий, Володя, Степан, Прасковья.

Бабушка Копылова Анна Фёдоровна родилась 23.02.1876 года, умерла 20.04.1952 года

Глава 5. Мама, Сыскова Клавдия Николаевна

О маме можно рассказывать бесконечно. Жили мы уже в Контуговке. Как-то мама сказала, пойдем в гости к бабушке Кате. Бабушка Катя с хутора уже уехала и жила с сыном Евгением в деревне Красный Яр. Деревня была расположена на высоком берегу реки Бисерть, на открытом месте, и видна была за многие километры. Продувалась всеми ветрами. Шли пешком. Помню, реку Бисерть переходили по закреплённому плоту, я боялся на него заходить, думая, что он потонет. Вода была совсем рядом. Мама сошла на плот и говорит, вот, видишь, он не тонет. Когда проходили мимо разъезда, мама сказала, смотри, Коля, вот наш дом, где мы жили, когда твой отец работал здесь стрелочником. Дом стоял в стороне, как сирота, у него не было двора, не было крыши, остался один сруб. Когда отошли от разъезда, мама начала рассказывать о прожитом здесь времени и вспомнила случай, как окучивая в огороде картошку, услышала сильный грохот, весь разъезд заволокло пылью. Поняла, что произошла авария. Отец был на дежурстве и после рассказал маме, что прошёл товарный состав в сторону Бисерти. Проводив его, он стоял у будки и вдруг увидел, что несколько вагонов катятся обратно — отцепились! Отец перебросил стрелку на тупик: видимо, так нужно было по инструкции. Однако испугался, что сделал это без разрешения дежурного: время-то было непростое! Последствий не было. Видимо, он сделал правильно, скорость вагонов была ещё не очень высокая, ничего не покалечилось.

Мама мало рассказывала мне о моём отце, и много позднее я, пожалуй, понял почему. Однажды тётя Ляна, жена дяди Володи, среднего брата отца, рассказала мне об отце. Оказывается, отец служил на строительстве канала. Когда срок службы подходил к концу, ему предложили служить сверхсрочно, разрешали привезти семью. Отец дал согласие. Ему предоставили отпуск для перевоза семьи. Мама ехать отказалась или, как сказала тётя Ляна, «отец приехал за вами, а твоя мать закобенилась, он расстроился и заболел». Видимо, так думали все, да и мама в душе, наверное, носила эту вину. Мама не могла уехать. Её семья находилась в тяжёлом положении, и она хотела быть рядом со своей матерью.Пришло время сенокоса, папка облюбовал лесной покос, по дороге в деревню Атняжка. Покосили они с мамой, время клонилось к вечеру. Папка сказал маме, идите на дорогу, показал куда идти, «а я пойду, посмотрю, где ещё можно покосить, и вас догоню». Мы шли-шли с мамой, дороги не было. Мама забеспокоилась: места она эти ещё не знала. Начал моросить дождь, я сильно встревожился: кругом лес, а мы не знаем дорогу домой! Постояли, мама начала кричать: «Егор, Егор!». Папка не отзывался. Постояли ещё, мама снова стала кричать «Егор! Егор!», и папка отозвался — он уже шёл нас догонять. До дороги мы не дошли самую малость. Вышли на Трофимову гору и увидели деревню, а вперед шли другой дорогой. Больше мы те покосы не косили.

В войну, когда наступала пора сенокоса, мама после работы забирала меня, и мы шли косить. Косили до сумерек. Падала роса, ноги промокали, становилось зябко. Выходных не было. Сено для своей скотины заготовлял, кто как мог. Часто сена на зиму не хватало, приходилось скотину кормить соломой и доходило до того, что коровы не могли вставать на ноги. И что обидно, такая вот корова должна была не только кормить семью, но и сдавать масло государству. Сейчас уже мало кто представляет то тяжёлое жестокое время, когда в девять-десять лет нужно было браться за косу, чтобы «натюкать» скотине корм.

Техники не было, кругом ручной труд. И это считалось обычной работой. Например, заготовка палешки для тракторов, которые работали на газе. Две женщины затаскивают на козлы берёзовую долготину и поперечной пилой пилят «колесики» толщиной по шесть-семь сантиметров, затем колют их топором на дольки и перетаскивают в сушилку. И так целый день: сегодня, завтра и т.д.

Обмолот урожая на гумне. С молотилки летит зерно, мякина, солома. Женщины с завязанными лицами, граблями осторожно сгребают солому, мужики забирают её, мечут в омёт. Соломы много, снопы подвозят возами. Зерно с мякиной женщины засыпают в рядом стоящую веялку. Веялку крутят вручную, отвеянное от мякины зерно засыпают в рядом стоящую сортировку, которую тоже крутят вручную. Сортировка отделяет хорошее зерно от дроблённого и прочих примесей. Центнеры, тонны зерна перелопачивают женщины.

Трудовая жизнь в деревне начиналась рано., Учёба в школе зачастую ограничивалась четырьмя классами. Даже мои сверстники после четвёртого класса начинали работать. Мама рассказывала, что в школу ходила две зимы, в третью зиму не отпустили. Она часто это вспоминала: видимо, очень хотелось учиться. Почерк письма у неё был аккуратный, буквы в строчках ровные, да и мысли свои описывала удачно, нередко с юмором. А вот папке в школу ходить не пришлось. Читать он вроде мог, но обычно говорил, что он неграмотный.

P.S. Прошли годы, мама уже не работала. В письмах стала писать, что у неё болит желудок. У меня подходил отпуск, и я написал маме: давай съездим в санаторий, полечимся. Не надеялся, что она согласится, но она согласилась. Я купил билеты на самолёт, и мы улетели до Тбилиси, а там поездом доехали до Боржоми. Поселились в гостинице. Я купил курсовки, стали ходить на приём к врачам, нам назначили процедуры, назвали диету. Объяснили, как пить боржоми. Питание — в обычной столовой, там все диеты для таких, кто приезжает самостоятельно. А таких было много, даже в «некурортное время».По сути, другая страна, другой народ, другой язык, кругом нависают скалы: всё для нас ново. Солнце выглянет — жарко, спрячется, пойдет хлопьями снег — зябко. Запомнился случай. Мы засиделись на скамейке у источника боржоми, припозднились и решили в столовую не ходить, поужинать в закусочной, которая была рядом с гостиницей. Зашли в закусочную, там было четыре стола, за одним сидели четыре могучих седых грузина навеселе. Они о чём-то громко говорили или спорили. Наконец один старик замахал руками, все замолчали, и он запел. Начали подключаться остальные. Как умеют петь, мужики! Я уже поел, а мама вроде ест, а в тарелке всё цело. Я спрашиваю, что, невкусно? Плохо ешь. А она говорит:» Коля, послушай, как хорошо поют пьяные мужики и не матерятся.» Ведь надо же было так тонко подметить!

Много было странного и необычного. Маму удивляло, да и меня тоже, что в столовой работали одни мужики. На кассе кассир, отбивая чеки, полученные деньги сразу запихивал в карман. На раздаче здоровенный парень, принимая чеки и видя каждый раз, что мама смотрит на него с любопытством, говорил:» А, бабушка пришла кушать!» и начинал выделываться. Хватал фарфоровую тарелку, высоко подбрасывал её, ловил, крутил черпаком в котле, наливал суп. Хватал большой широченный нож, замахиваясь с плеча, нарезал кусочки хлеба, картинно укладывал хлеб, второе на тарелки говорил: «Кушайте!». Мама, выйдя из столовой, говорила: «Да это что за парень?»

Лечение закончилось, я купил билеты на поезд и на самолёт, и мы вернулись домой.

Дети: Николай, Александр, Надя, Нина.

Мама родилась 03.04.1910 года, умерла 16.07.1994 года.

Глава 6. Папка, Белёв Егор Исакович.

В деревню Контуговка мы с мамой и отчимом приехали вечером. На другой день мама сказала мне, иди, посмотри деревню. Я оделся, вышел из избы. День был солнечный, посредине улицы проходила дорога, по обе стороны которой стояли дома. Около одного дома толкались ребята. Я пошёл к ним. Увидев меня, они подбежали ко мне и сходу начали меня тузить, столкнули в снег и убежали. Это было первое моё знакомство со сверстниками. Прошло несколько дней, отчим сказал, одевайся, пойдём колоть дрова. Вышли во двор, он начал колоть чураки, а я — складывать поленницу, потом показал, как делать клетку, чтобы дрова не разваливались, и как бы между прочим сказал: «Коля, зови меня папкой». Внимание и работа подкупили меня, и я сказал: «Ладно!». Наверное, уже в декабре, бабушка Анна передала маме, чтобы мы приехали за пчелой. Рой, который я укараулил, дед Никифор наказал бабушке отдать мне. Папка взял коня, и мы с ним поехали на хутор. Когда подъехали, я увидел на поляне стоит одинокая колода, занесённая снегом. Из дома вышла бабушка и сказала: «Вот, ваша пчела, забирайте». Мы подошли к колоде, папка рукавицей постучал по ней, послушал, ещё раз постучал, я послушал. Пчёлы не отзывались. Позвали бабушку, вскрыли колоду и увидели, что пчёлы лежали на дне. Бабушка принесла нож, ведро, вырезали соты с мёдом и поехали обратно. Волю деда бабушка исполнила, но отдать нам другую пчелу не догадалась. Не стало деда, и жившая многие десятилетия пасека погибла.

Длинными, зимними вечерами папка пытался занимать себя, а также и меня, разными поделками. Первое, что помню, он взялся делать павлина. Сидя у порога, вырезал ножом из деревяшки голову птицы, затем саму тушку. Но когда дело дошло до хвоста, то павлиний хвост не получался, интерес его угас, и птицу он отложил. Через несколько дней принёс во двор корягу и сказал, что будем делать коня. Много вечеров вырезал его голову, остальное пошло быстрее. В круп вдолбил ноги, которые закрепил на доске, к доске прибил колёса. Я несколько раз садился на коня, отталкивался ногами. Но играть игрушками я не умел, их раньше у меня не было, да и играть было не с кем.

Пришла весна, папка начал рыбачить, после работы мы шли с ним через гору к реке, он садился в лодку, смотрел снасти, вынимал попавшую рыбу. Я сидел на берегу, отбивался от комаров. Однажды, когда шли домой, папка заметил толстую осину, в стволе которой дятлы продолбили аккуратные отверстия вовнутрь дерева. Он сказал, давай сделаем домики для скворцов. На другой день взяли пилу, спилили осину. Оказалось, толстое дерево, а внутри полностью трухлявое, всё держалось на тонкой оболочке. Отпилили два чурбака, там, где дятлы проделали отверстия, вытряхнули труху. Дома из доски папка сделал крыши и донышки, закрепил скворечники на шестах и установил около дома. Сколько было заботы и интереса: поселятся или нет эти чёрные певуны? Под окна дома часто приходили хрюшки и своими пятаками начинали вспахивать полянку. Мама кричала, плескала на них водой. Те слушались плохо, тогда она посылала меня их отогнать. Я сказал папке, давай сделаем под окнами изгородь, чтобы хрюшки и коровы не подходили к дому. Папка подумал и ответил: «Пожалуй, надо сделать, надоела скотина». Из долготья выбрал столбики, мне показал, где копать ямки. Установили столбики, прибили поперечины и каждый вечер, как шли с реки, набирали из поросли штакетины. Через неделю всё загородили. Когда работу закончили, папка сказал:» Наверное, надо что- нибудь посадить». Решили посадить смородину. То был первый палисадок в деревне. Перед зимой папка заключил договор с «Заготпушниной» по добыче шкурок белок. Когда бригадир не наряжал его на работу, он брал ружьё и с барбосом уходил в лес. Вечером приносил добытых пушистых зверьков и показывал мне, как снимать, как сушить шкурки. Шкурки зайцев стоили, видимо недорого, поэтому зайцев он приносил редко. Шкурки сдавал, а тушки променивал «мелочнику», и только один раз попросил маму сварить зайца. Мама зайца сварила, подсушила на сковороде, но сама есть отказалась. Мы с папкой ели зайца вдвоём (Александр был ещё маленький).

Летом мы с ребятами часто ходили за малиной. Доходили до реки Пут, долго измеряли водой туески: у кого больше, у кого меньше. Съедали хлеб, который нам давали, чтобы мы его ели с малиной. Переходили реку по переходине и через Абрамовское поле шли в малинник. Идя по тропинке, искали в траве дикий лук. Были мы в то время, как жуки-короеды, всё что-то грызли, жевали: то пестики с молодых сосен, то скоблили молодую мякоть берёз, искали кислицу, копали луковицы саранок. Приходили в малинник, собирали малину, ели. Поднималось солнце, становилось жарко, хотелось пить, и мы шли домой. Хотелось принести малины маме с папкой, но рука всё время тянулась к туеску. И в такой маете проходила вся обратная дорога.

Запомнился случай. В один из таких походов за малиной, встретили в лесу дикого козла, а может, козу. Он стоял на поляне, и какое-то мгновение смотрел на нас, потом, разбежавшись, прыгнул через поваленное дерево и скрылся в зарослях. Сейчас, наверное, такой живности в наших лесах не осталось.

Многое ещё сохранила память из детства, но всё затмила война. Пришли тревожные дни. Был сентябрь, папка работал тогда прицепщиком на тракторе. Принесли повестку: ему, брату Павлу и другим мужикам. Выпили они водки на дорожку, сели на телеги, поехали. До околицы провожала их вся деревня. Брат Павел спрыгивал с телеги, пытался уйти, его догоняли, снова сажали в телегу, он плакал, плакали женщины, разревелся мой брат Александр (я нёс его на руках). Дядя Павел с войны не вернулся, погиб. Тётя Егоровна была его женой. Имени её не помню — все звали ее по отчеству, Егоровной. Дочь их, Тася, была моей сверстницей.

Папка родился 09.12.1905 года, умер 12.07.1989 года. Прошёл всю войну. Гвардии рядовой четвёртой мотострелковой роты Белёв Егор Исакович. Был сапёром. Ему была вынесена благодарность командования за прорыв обороны немцев в Восточной Пруссии. Был награждён медалью «За боевые заслуги», медалью «За взятие Кенигсберга».

Белёв Егор Исакович, 1977 г.

Глава 7. Дядя, Сысков Алексей Николаевич

Дядю Алексея на хуторе я не помню. Он уехал в Свердловск. В Свердловске он работал на заводе «Шарикоподшипник», кажется, токарем. Потом ушел служить в армию. Служба его проходила, по-моему, в Казахстане или в Туркмении. Помню его рассказ об учениях. Жара, кругом песок, пулемётный расчёт должен был выброситься из тачанки на полном скаку коней и занять позицию.

В гости к нам он приезжал летом. Запомнил его в военной форме, в зелёной фуражке. Видимо, он только вернулся из армии. Погостив, уехал устраиваться на работу, но работать долго не пришлось: началась война, и его снова взяли в армию. Судьба была к нему благосклонна, и в 1945 году он вернулся, устроился работать в домоуправление, где и проработал до выхода на пенсию. По характеру дядя Алексей был упорным, а временами, пожалуй, даже жестким. Оставшись с братьями и сестрами рано без отца, жизнь заставила упираться. Чтобы выжить, надо было быть настойчивым в делах, вести хозяйство, заготавливать корма, пахать, сеять, убирать урожай, да всего не перечислить. Он многое мог и умел делать своими руками. Нотка наставления и поучения у него присутствовала всегда. Был он неравнодушным человеком.

Дядя Алексей видимо узнал, что я бросил школу, и в 1948 году, после Нового года, написал письмо, в котором просил меня приехать: до лета посидишь с Евгением (это его сын), потом поступишь учиться. В 1947 году я учился в шестом классе, после Нового года школу бросил. Класс был переполнен, за каждым столом сидело по три-четыре человека, некоторых учебников не было, зачастую учителя не было слышно. И я решил, что это не учёба, а мука. До весны с папкой (Белев Егор Исакович) я работал на конном дворе, весной стал работать почтальоном. В основном, носил в сельсовет сводку о проделанной накануне работе в колхозе: сколько вспахали, заборонили, посеяли, надоили молока, и другие данные нужно было принести к десяти часам. В десять часов об этом докладывали в районную управу. Телефона у нас в деревне не было, сельсовет и почта находились в Талице. На обратном пути заходил на почту, опускал в почтовый ящик письма, которые принёс, забирал, которые пришли, и шёл обратно. Туда восемь километров, обратно восемь. И когда солнце светит, и когда дождь идёт. Проходил ровно месяц, устал, и надоело: всё время один. Отказался. Дали мне быка, работали мы с ним до осени, боронили пашню, возили дрова, снопы на гумно, зерно на склады. Зимой плёл лапти, для себя и колхоза. Да, Боже мои!

В Свердловск уехать было трудно. Билеты на Кленовском разъезде не продавали. Мест нет — весь ответ! Мужики поехали в Бисерть на трёх подводах, я поехал с ними к дяде Георгию (Копылов Георгий Никифорович) в расчёте, что он поможет мне уехать. Когда рассказал ему о своих делах, дядя Георгий сказал, что завтра Лиза едет в Свердловск по комсомольским делам, она тебе поможет На следующий день вечером мы пришли на вокзал, они с подружкой купили два забронированных на них билета, третий не дали. Пришёл поезд, Лиза стала просить проводницу, чтобы она пустила меня в вагон, та отказала. Лиза оказалась в дурацком положении и я тоже. Возвращаться обратно к дяде посреди ночи не хотелось, и я сказал ей: «Ладно, поеду так». Побежал вдоль состава, проверяя двери вагонов. Всё было закрыто. Поезд тронулся, и я перебрался с подножки на межвагонный переход. Поезд был скорый, шёл быстро, а одежда моя не соответствовала такой прогулке, и когда остановились в Дружинине, я понял, что дальше так ехать нельзя: я просто замерзну. Спрыгнув на перрон, пошёл на вокзал греться. Иду, вокзал ярко освещён. Деревенскому парню после керосиновых коптилок видеть среди ночи столько света было непривычно, стало даже не так зябко. Вдруг слышу Лизин голос: «Коля, я договорилась, пойдём в вагон!» Зашли в плацкартный вагон. Тепло, народу немного, верхние полки свободны. От греха подальше, забрался на боковую багажную полку, там проходила тёплая труба отопления. Не было ни злости, ни обиды, я благодарил Бога, Лизу и проводницу. Лиза — жена Василия, моего двоюродного брата, сына дяди Георгия. Вот так, с приключениями, доехал я до города.

Дядя Алексей с тётей Клавой и Евгением жили в Свердловске, на улице Луначарского. Во дворе стоял деревянный домик, в нём было две комнаты, кухня, печь. Удобства — на улице. Земля во дворе была поделена на огороды: там жильцы таких же деревянных домов выращивали овощи, а у тёти Клавы была грядка с помидорами, в то время для меня неизвестными. В дровянике жила коза, которую впоследствии украли, и хотя месяца через два милиция лиходеев изловила, козу к тому времени те уже съели.

И стал я куковать на пару с Евгением. С утра дядя и тётя уходили на работу, а мы ползали по комнатам. Евгений осваивал ноги, падал, я занимал его игрушками, кормил, укладывал спать. Был он спокойным, не капризничал, не болел. Когда стало тепло, выходили на двор на солнышко. На ногах Евгений держался ещё не очень уверенно. Однажды он полез на кучу дров, свалился. Я получил от дяди Алексея подзатыльник — проза жизни!

Время шло. Кажется, в середине лета дядя принёс газету с объявлением. На фабрике одежды набирается группа учеников по пошиву мужских костюмов. Я сказал ему, что мне это не очень подходит. Да ты что, сказал он, это же такая специальность: всегда можно будет заработать! Да и мне нужно было куда-то приткнуться. Поехали с ним на фабрику. Начальник выслушал дядю и сказал, что им нужны девушки, не будет он работать, сбежит! В общем, отговорил дядю, а у меня камень с души свалился. В августе дядя снова принёс газету с объявлением. Училище №18 набирает учеников по специальностям токарь, слесарь, электромонтёр, кузнец. На другой день поехали в училище, узнать, как поступать. Поступать было просто. Никаких справок, экзаменов, комиссий. Записали в группу электромонтёров, сказали, начало занятий первого сентября. Первого сентября собралась наша группа из двадцати пяти человек, повели в баню, остригли голову, вымыли, выдали обмундирование, одели с ног до головы и на лето, и на зиму. Привели в общежитие, показали комнату, где стояло двадцать пять кроватей. В столовой завтрак, обед и ужин. О таком я и мечтать не мог! Началась непростая жизнь длиной в два года. Часто забегал в гости к дяде Алексею и к дяде Илье. Учёбу закончил в пятёрке лучших. Нас пятерых прочили сдавать на шестые разряды, но в комиссии были мужики с завода имени М.И.Калинина, для которого нас и готовили. Эти мужики сказали, что шестой разряд больно жирно. Присвоили нам всем пятые разряды. Мастер наш, Василий Акимович Носков, после этого сильно возмущался. Был он уже в годах, относился к нам очень хорошо, меня и моего друга, Гену, несколько раз приглашал в гости в выходной на семейный обед.

Дядя, Сысков Алексей Николаевич родился 23.02. … г., умер 12.03.1999 года. Прошёл всю войну.

Глава 8. Дядя, Сысков Евгений Николаевич

Зимой, когда хутор засыпало снегом, мои детские возможности сужались, я одевался и шёл в гости к дяде Евгению. Его часто не было дома: может, он был в школе, или бабушка поручала ему какую-то работу. Дорожка до их дома всегда была хорошо протоптана, т.к. все хуторяне воду для скота брали из колодца, который был под окнами бабушки Кати. А для питья и приготовления еды, воду брали из родника, находившегося метров за пятьсот от хутора. Родник вытекал из подножья горы, поросшей лесом, был хорошо обустроен. Хуторяне называли его «Серебряный ключ». С реки по руслу ручья в его чашу приплывали мальки, я просил маму, чтобы она зачерпнула их ведром, но ей это не удавалось.

Когда Евгений был дома, я просил его нарисовать картинки. Он брал бумагу, карандаш и ловко, и красиво рисовал кошек, гусей, кур. Все они были в движении: собака гналась за кошкой, гусь тянул за штанину парнишку, дядьки скакали на конях. Евгений отдавал картинки мне, и я шёл домой, к бабушке Анне. Всё, что было нарисовано, жило во дворе, а на бумаге — только у Евгения. Помню, к Евгению пришли парни, и решили они делать шашки. Вышли во двор, нашли палку, принесли ножовку и начали от палки отпиливать колесики. Палку держали, но она всё равно повернулась и пила задела палец. У того, кто пилил, пошла кровь. Я не знал, что такое шашки, но понял что у людей есть кровь.

С хутора мы с мамой уехали жить в Контуговку и надолго расстались с Евгением. Как-то раз мы приходили с мамой в гости к бабушке, жили они с Евгением уже в д.Красный Яр, но дома его не оказалось, и мы не увиделись. Прошло ещё несколько лет. Шла война. Кажется, в начале января 1943 года маме передали, что Евгения забирают в армию. Мама сказала, сходи, проводи его, а если ему дадут лошадь, то пусть сам приедет попрощаться. Я встал на лыжи и пошёл в д.Красный Яр. Евгений увидел меня, удивился, что я пришёл его провожать: был я ещё мал, шёл мне всего десятый год. Сказал, зря ноги маял, председатель даёт мне лошадь, вечером поедем к вам. Выехали мы поздно, лошадь весь день работала, шагала неспоро. Было морозно, небо усыпано звёздами. Я очень замёрз, да и Евгений наверное, тоже. Был он задумчив, и можно только предполагать, о чём он тогда думал, когда кругом такое творилось. За всю дорогу мы не произнесли и двух слов. На его долю выпала трудная неустроенная жизнь, а впереди замаячило новое испытание.

На следующий день мама не удержалась и попросила Евгения съездить за дровами. Да Боже мой, собачья жизнь! Приехал в гости, и опять в лес по дрова! Упрекнуть маму язык не поворачивается. Всё возили на санках: и дрова, и сено для скотины. Как в песне: я — и лошадь, я — и бык… Дрова у нас были недалеко, правда, снег был глубокий. Съездили мы с Евгением, привезли возок дров. Накормили, напоили лошадку, пообедали, попрощались, и Евгений уехал. Уехал и не вернулся в родные края, погиб на чужбине дорогой для меня человек. При добром раскладе мог бы жить и сейчас. В те страшные годы почтальона в деревне ждали с большим страхом и нередко по вечерам улицы оглашались рыданиями жён и матерей.

Сысков Евгений Николаевич ушёл на фронт в 1943 году. Ему было 18 лет. Служил танкистом. В 1944 году в Польше был смертельно ранен в бою.

Глава 9. Дядя, Сысков Илья Николаевич

Дядю, Сыскова Илью Николаевича, на хуторе я не помню. Когда мы с мамой жили уже в Контуговке, от него стали приходить письма, фотографии. Тогда я и узнал, что у меня есть дядя Илья. Служил он в армии на Дальнем Востоке. Началась война, и его часть простояла там, на границе, до Победы. Кончилась война, он вернулся из армии и приехал к нам в гости, ещё в солдатской форме. Невысокого роста, молодой красивый парень. Гостил он у нас недели две. На мои вопросы часто отвечал шуткой. Однажды я спросил его, как там было на границе, наверное, шпионов ловили? Он ответил, нормально было, шпионов не видел, реденько постреливали и как-то раз даже «осколок задницу царапнул». Я так и не понял, царапнул его осколок или он так сказал, чтобы я отстал с дурацкими вопросами о шпионах.

Дядя Илья уехал в Свердловск, устроился на работу в «Уралэлектромонтаж» и проработал в этой организации до выхода на пенсию. За время работы изъездил всю страну: от Кольского полуострова до Камчатки, Сахалина и Средней Азии. Монтировали подстанции, тянули высоковольтные линии. Через горы летом, через топи, болота, реки зимой. Однажды спросил его: тяжёлая у тебя работа? Он сказал: «Работа, как работа. Зимой, правда, руки мёрзнут, кругом одно железо, особенно, когда собираем, ставим опору. И лезешь на верхотуру, крепить изоляторы, токопроводы.» В то время я учился на электромонтёра и не знал, где в будущем придётся работать, поэтому часто донимал дядю своими вопросами.

Когда я учился в Свердловске, часто бывал у них. Жили они с тётей Раей и сыном Вовой в небольшой квартире с удобствами на улице. Позднее переехали в коттедж в районе мясокомбината. Последний раз я приезжал к ним, когда дядя Илья был уже на пенсии. Зашёл в квартиру, вижу, сидит дядя перед разобранным телевизором КВН, рядом стоит увеличительная линза с водой…

Трудно предугадать судьбу человека. Всю жизнь дядя Илья занимался тяжёлой мужской работой, часто выполнял опасные такелажные работы при подъёме высоковольтных опор, в жару и холод работал на высоте. Господь его хранил, был крепок здоровьем. Не помню, чтобы он болел или жаловался на недомогание. И вот нелепый случай: сел в ванну помыться, задремал и скатился под воду. Говорили, что перед этим выпил. А если бы не сел, а помылся под душем…Судьба!

Дети дяди Ильи: Володя, Люба, Коля.

Дядя, Сысков Илья Николаевич, родился… умер …

Глава 10. Дядя, Сысков Пётр Николаевич

Кажется, в середине лета, дядька из нашей деревни, Сысков Александр, собрался в Свердловск повидаться с дочерью Нюрой. Мама попросила его, чтобы он взял меня погостить у дяди Алексея. Пришли мы с ним на Кленовской разъезд, посидели, подождали. Пришёл товарный состав, остановился. Он говорит, поедем до Бисерти на товарном поезде. Забрались на платформу, гружённую железяками, поехали. Смотрю, впереди на стенке вагона написано: за проезд на товарном поезде — 3 года тюрьмы. Дядька, наверное, тоже прочитал, но и глазом не повёл, а может, уже знал, что за это полагается, сидел и оглядывал окрестности. Был он высок ростом, крепкого телосложения, носил русые усы, ходил ещё в солдатской форме. Доехали до Бисерти, соскочили, идём к станции. Смотрю, около другого товарного состава ходят охранники с карабинами.

На станции дядя Александр купил билеты, а я опасался, что и дальше придётся ехать на товарном поезде. Доехали до Свердловска, где дядька передал меня дяде Алексею. В город я приехал впервые. Всё было интересно: люди, дома, машины, трамваи, даже чёрную тарелку на стене (радио) я видел и слышал первый раз. Что ещё запомнил: на обед тётя Клава готовила окрошку, в которую вместе с другими овощами, нарезала зелёный укроп. От запаха незнакомой травы меня мутило. Окрошку ел с большим трудом, а сказать стеснялся.

У дяди Алексея не было времени со мной заниматься, и он решил отвезти меня в Кольцово к дяде Петру. Дядю Петра я не помнил. Он уехал с хутора, когда я был ещё малышом. Дядя Пётр встретил нас на станции, мы познакомились и пошли к его дому. Открыв дверь квартиры, он сказал, заходи, а мы сходим в магазин. Я зашёл в комнату, стал осматриваться. Было уже темновато. При входе, у стены стоял велосипед, около окна стояло высокое развесистое растение, дальше — стол, открытая дверь в соседнюю комнату. Поворачиваюсь посмотреть, что сзади меня — и мороз пошёл по спине! Увидел, рядом стоит человек и смотрит на меня! Оказалось, в дверце шифоньера было большое зеркало, и я увидел в нём самого себя. Испугался я очень сильно. Глупый нелепый случай! Да, и такое большое зеркало я видел впервые.

Дядя Пётр жил с женой Женей. Она была похожа на девчонку: хрупкая, конопатая, рыжеволосая. Детей у них не было. В войну он был «на броне»: работал на железной дороге стрелочником, наверное, выполнял и другие работы. В посёлке ничего интересного не было. Дядя Пётр с тётей Женей с утра уходили на работу, соседский паренёк Вова лет восемнадцати целый день сидел на скамейке около дома, шил тапки. Был он почти глухой. Дядя Пётр попросил Вову, чтобы он покатал меня на велосипеде. В то время велосипед был то же, что сейчас машина. Езда на велосипедной раме по булыжникам мне не понравилась, и больше желания кататься не было. Я несколько раз ходил в аэропорт, чтобы поближе посмотреть на самолёт. Но близко самолётов не было.

Во время войны над нашей деревней проходила самолётная трасса, днём и ночью летали самолёты. Высоко и тяжело гудели грузовые, тройками штук по пятнадцать и более на запад летели истребители, редко, но зато низко, пролетали двукрылые самолёты — их можно было хорошо разглядеть.

Я решил сделать такой самолёт. Взял брёвнышко, заострил нос будущего самолёта, из широкой доски сделал крылья, переднее верхнее метра два, заднее — поменьше, а нижнее крыло сделал сплошным, под всем самолётом, чтобы зимой облить его водой, затащить самолёт на гору и, разогнавшись, взлететь. Летом готовый самолёт стоял на полянке около дома, и когда играли с ребятами в чижик, сидели на нём. Пришла зима, я пошёл с ведром воды поливать нижнее крыло самолёта. Попробовал его перевернуть и не смог, таким он оказался тяжёлым. Я понял, что на гору его не затащить, даже если позвать на помощь ребят.

Поэтому мне было интересно посмотреть, как сделан настоящий самолёт. Потолкавшись в аэропорту, я шёл к дяде Петру в будку, где он работал. Дядя принимал по телефону распоряжения дежурного, записывал в журнал, переводил стрелки, встречал и провожал составы, держа в руках флажок. Был он немногословен, занимался своим делом, осматривал стрелки, убирал мусор, подметал. Я ходил за ним или сидел на скамейке у будки. Однажды подошёл очередной товарный состав, и, я глазам своим не поверил — на платформах стояли самолёты-истребители! Крылья были сняты, лежали рядом. Хотелось подняться на платформу, потрогать, но дядя сказал нельзя: состав под охраной.

Я мало что запомнил о дяде Петре. Среднего роста, плотный. Сейчас, я думаю, он был похож на своего отца, где они на фотографии с мамой. Несчастный случай оборвал его жизнь. Сосед, сортировщик вагонов попросил подменить его. У дяди был выходной, он согласился, может, и раньше выручал. Но в тот раз случилось непоправимое.

В Кольцове у дяди Петра я прогостил неделю, дядя Алексей увёз меня в город и скоро отправил домой. Короткое знакомство с дядей Петром оставило след в памяти о первой поездке в Свердловск.

Глава 11. Тётя, Сыскова Екатерина Николаевна

Тётя Катя, спокойная, добрая. Сколько раз находил я кров в её доме!

Деревня Кленовая вытянулась, как кишка, вдоль дороги. Тётя Катя жила в хуторе. От её дома до школы было довольно далеко, поэтому, когда я пошёл учиться в пятый класс, мама определила меня на постой к дальней родственнице, имени её уже не помню, которая жила рядом со школой. Прожил я там недолго. Тосковал по дому, знакомых ребят не было, в избе было очень холодно, спал на печи. И я сказал маме, пойду жить к тёте Кате: там бабушка, братец Николай — родные люди, а там я — чужой, плохо мне. Тётя Катя работала на ферме, дома бывала мало. Зато бабушка всегда дома. Струнила нас с братцем, ставила на колени двух оболтусов, учила молиться. Молитвы я воспринимал плохо, не мог запомнить. Не знаю, запоминал ли братец, однако бабушкина вера запала мне в душу, и я благодарен ей за это. У тёти Кати я ожил, рядом жили знакомые парни, и до школы, казалось, уже не так далеко. В Кленовую мы ходили на неделю, у каждого на загривке мешок с едой. Ходили пешком, в дождь, в метель, в мороз. Возить нас было как-то не принято.

Когда учился в училище в Свердловске, использовал каждую возможность, чтобы съездить домой. Ездить было трудно: билет купить невозможно, гоняла милиция, проводники. Много нас таких было. Висели на подножках, толкались между вагонами, лезли в тамбуры. Однажды я заметил, что в Кленовой поезда перед мостом снижают скорость и ползут, как черепахи. И стал я ездить на скором поезде. Там таких было меньше, и гоняли нас меньше. У моста спрыгивал и, если стояла хорошая погода, шёл сразу в Контуговку, если дождь — к тёте Кате.

Вспоминаю два случая, которые произошли со мной. Тётя Катя жила уже в другом доме, около проулка к железнодорожному переезду, который сейчас закрыт. Летом я очередной раз приехал из Свердловска, спрыгнул около моста, прошёл к тёте Кате. Дома её не было. Наступали сумерки, накрапывал дождь. Во дворе у забора стоял старинный диван, вертикально торчали пружины. Я положил под голову свой мешок, осторожно лёг на пружины, и капли дождя, стучавшие по крыше, быстро меня убаюкали. Вторая похожая ситуация. Ехал я домой. Уже лежал снег. Подъезжая к мосту, приготовился прыгать. Но, то ли знак ограничения скорости убрали, то ли машинист его просмотрел: поезд, как шёл, так и шёл, и увёз меня до Ключевой. В Ключевой я был первый раз. Где дорога в Кленовую, не знал и решил идти по железной дороге. Было уже темно. Я шёл, крутил головой, чтобы вовремя заметить приближающийся поезд. Погода была тёплая, снег падал хлопьями и почему-то таял на одежде. Через какое-то время одежда начала подмерзать. Когда вышел на открытое место, потянул свежий ветер, и одежда покрылась коркой льда. Было поздно, огни в домах уже не горели. Зашёл во двор к тёте Кате, поднялся на крыльцо, на двери висел замок, как-то сразу стало тоскливо. Из избы во двор выходило окно, я подошёл к нему и стал шарить форточку. Отыскав ее, в темноте разглядел, что она удерживается веревочкой. Начал тянуть, и форточка открылась — веревочка просто была намотана на гвоздик. Быстро разделся, скидал одежду в избу, залез сам. В избе было тепло, потрогал печь, печь была горячая. Быстро разложил одежду, обувь на печи, сам залез. И, кажется, не успел положить голову на старый валенок, заснул. Когда проснулся, уже светало, одежда высохла, быстро обулся, выбросил одежду во двор, вылез сам, оделся, прикрыл форточку и покинул гостеприимный дом. Узнала ли тётя Катя, что был у них ночной гость? После этого я долго не приезжал.

Тётя Катя по характеру была спокойной и доброжелательной. При разговоре лишних вопросов не задавала, не поучала. С ней было легко. Жизнь её складывалась по-разному: были радости, не обходили стороной и печали. Потеряла мужа Павла, большого, ростом под два метра, физически крепкого человека, мягкого по характеру доброго, с душой ребёнка.

Помню, дядя Павел с тётей Катей пришли в гости. Я был в отпуске. Мама с папкой по такому случаю организовали застолье, в конце которого мы с дядей Павлом взялись плясать. Старались от души. Он выделывал ногами различные кренделя. А когда закончили, он спросил меня: «Коля, а ты видел, как я скакнул?!» Ну, что тут скажешь? Такой вот был дядя Павел.

Прошли годы. Мама с папкой жили уже в Кленовой. Незаметно к ним подобралась старость. У мамы болели ноги. Ходила она только около дома, поэтому тётя Катя сама частенько приходила к ним в гости. Однажды рассказала мне забавный случай про папку. Папкина кровать стояла около двери, при входе в избу. Кровать была заброшена старым одеялом: часто, не раздеваясь, он ложился отдохнуть. Над кроватью висело ружьё. Ремень у ружья оборвался, оно упало на кровать, он так и отдыхал рядом с ружьём. Тётя Катя рассказывает, я пришла к ним в гости, смотрю, Егор спит с ружьём среди бела дня, как на войне. Оконфузился папка!

Выросли, поразъехались дети, одной жить тёте Кате уже не позволяло здоровье, и она перебралась к детям, в город Снежинск.

Дети тёти Кати: Николай, Люда, Валерий.

Муж: Гренадерских Павел Алексеевич, родился … , умер в 1962 году. Прошёл войну, был сержантом, воевал в Войске Польском.

Тётя, Сыскова Екатерина Николаевна (Саламатова, Гренадерских) родилась 14.11.1918 года, умерла 12.03.1999 года.

Глава 12. Тётя, Копылова (Руковичникова) Прасковья Никифоровна

Тётя Прасковья, невысокая ростом, худенькая, конопатая, с громким голосом, сестра моего отца. Тётя перевезла дом деда, вернее, дом своей семьи, с хутора в деревню Красный Хутор (или ещё эту деревню называли Заводские дачи) и жила там с мамой Анной и сыном Колей. Дач я там не помню, но место там действительно было очень хорошее.

Как-то во время зимних каникул задумал я сходить в гости к тёте Паруше и сказал об этом маме. Она подумала и сказала «сходи». В Краснояры я уже ходил несколько раз, а Красный Хутор находился дальше. И бывал я там, когда жил на хуторе. Сборы были недолги: проверил лыжи и пошёл. Добрался до Краснояр. Дом бабушки Кати был закрыт, Евгений — в армии, бабушка жила в Кленовой. Прошёл деревню. Дальше дорога идёт по полю. Позёмка гонит снег, холодно, дорогу перемело — она уже чуть-чуть угадывается. В душе шевельнулось сомнение: правильно ли иду, и что делать? Пока раздумывал, доплёлся до леса, в лесу сразу стало теплее, и дорога оказалась хорошо накатана. Я понял, что иду правильно, лыжи заскользили веселее. Добежал до деревни и как-то сразу увидел дом деда, где и жила тётя. Так вот удачно закончился первый день путешествия. На другой день тётя сказала нам с Колей: «Сходите в зону, продайте молоко». Мы оделись, вышли во двор, тётя укутала бидон с молоком и закрепила его в санках. А я подумал, зачем нам санки — можно бидон и в руках донести. Я думал, зоной они называет базар. Прошли всю деревню, базара не было. Я спросил Колю, что такое зона, и он ответил, зона — это тюрьма. Я был ошарашен, как здесь оказалась тюрьма, и как мы в тюрьме будем продавать молоко. Пошли в зону, дорога была плохая, еловый лес стоял вплотную к дороге. Шли долго, и вдруг дорога упёрлась в высоченный забор из горбыля и такие же ворота. Рядом вышки с солдатами. Кто-то кричит, зачем пришли? Коля отвечает, молоко продавать. Какое, к чёрту, молоко! Катитесь отсюда, а то позовём конвой, и запрут вас в зону! Коля говорит, пошли обратно. Вернулись, молоко не продали, да вдобавок, оно замёрзло. Тётя сказала мне, что в деревне живёт Белёва Прасковья с сыном Мишей, они ведь сейчас твои родственники, сходи к ним в гости.

Вечером мы пошли с Колей к тёте Прасковье и Мише. Она угостила нас булочками из настоящей белой муки, что и запомнилось. Сейчас это понять трудно. Белёва Прасковья — это жена Николая, папкиного брата. Так закончился второй день в гостях. На следующее утро я пошёл домой довольный, что повидал тётю Парушу, Колю, а когда в Красноярах проходил мимо дома бабушки Кати, вспомнил, как приходил провожать Евгения, как угощала меня бабушка варёной картошкой с хреном и козьим молоком.

Дети тёти Прасковьи: Николай, Валентин. Николай работал в Новоуральске, туда перевёз и свою маму. Валентин живёт в городе Николаеве.

P.S. Прошли годы, я уже работал и учился в техникуме. В нашей группе учился Саша Филимонцев. Он был старше, работал на рентгеновской установке, просвечивал детали. Однажды я пошутил, что у него медицинская специальность. Он оживился и стал рассказывать про себя. Окончив школу, он поступил на курсы санитарных инспекторов. Когда учёба закончилась, его направили работать в зону, следить за гигиеной в столовой, бараках, бане, прачечной, за качеством пищи на кухне и прочее. Показали домик, где он будет жить, но в нём ещё не было, ни дверей, ни окон: дом строился. Была осень, на оплату жилья в деревне денег у него не было, и пришлось ему жить в зоне. Там были заключённые, которые в лесу не работали, а целыми днями сидели в библиотеке, читали, писали, спорили. Вот с ними и жил. Я рассказал ему свою историю про зону. Он спросил, где это было? Я объяснил, а он сказал: «Я там и работал! А сейчас работа у меня не очень хорошая, вот недавно отказала автоматика, не закрылась крышка источника, пришлось закрывать вручную!» Везде свои проблемы: в зоне — одни, на производстве — другие.После окончания учёбы в техникуме Саша с семьёй из города уехали.

Глава 13. Дядя, Белёв Иван Исакович

Дядя Иван был среднего роста, плотного телосложения, по характеру спокойный, добродушный деревенский мужик. Жил с семьёй в маленьком домике.
В начале войны всех, кто был не пригоден для строевой службы, призывали в трудовую армию. В деревне таких было трое: дядя Иван, Власов Павел и Гостюхин Кирилл. Условия службы в трудовой армии были очень тяжёлыми, и через год по состоянию здоровья дядю Ивана и Власова Павла комиссовали. Они вернулись домой тяжело больными. Власов Павел, отец моего дружка Ивана, долго лежал на печи. Отлежался, встал на ноги, а дядя Иван не смог подняться. У него была водянка: отказали почки. Гостюхин Кирилл не вынес тягот службы, сбежал, построил в лесу землянку и жил там, наверное, года два (до армии он работал лесником). В лесу развёл огород, но было, однако, голодно, приходилось ему наведываться в деревню, где он и был изловлен, судим и отправлен на фронт, в штрафную роту искупать грех. Повезло мужику — вернулся домой живым и непокалеченным.

Память мало что сохранила о дяде Иване. Запомнил его тяжело больным. Просил он всех чаще заходить, проведывать его, пока живой.
У дяди Ивана в огороде росла лиственница. Однажды была очень сильная гроза, молния ударила в вершину дерева, и лента коры по винтовой линии отвалилась до земли. Такая же лиственница росла и у Казакова Феди, они, наверное, были друзьями с дядей Иваном и ходили в северные края на заработки, где и выкопали саженцы. Федя Казаков был ещё и охотником. Однажды он заряжал патроны и при этом курил. Горячий пепел с цигарки упал в банку с порохом, и Федя получил ожог лица и рук. Хорошо, пороху в банке было немного — глаза остались целы. А вот волосы сгорели, и он долго ходил по деревне с забинтованной головой, сверкая глазами.

Тётя Анна, жена дяди Ивана — обычная деревенская труженица. Когда дяди Ивана не стало, на её плечи свалилась непосильная ноша: пятеро детей. И в наше время в подобных случаях тяжело, а тогда — и говорить не стоит. Тётя Анна всех вырастила, всех подняла. Старший сын, Александр, был моим сверстником.

Дети дяди Ивана: Александр, Алексей, Илья, Евгений, Александра.

Глава 14. Дядя, Белёв Данила Исакович

Дядя Данила, брат моего папки, ещё до войны закончил курсы трактористов и на про-тяжении всей своей жизни не изменил своей профессии. Характер у него был спокойный, говорил он негромко. Не помню, чтобы он когда-нибудь ругался или кричал. В войну был «на броне», вроде так это называлось. На тракторах тогда работали, в основном, женщины, дядя Данила был у них бригадиром! Тракторов было мало, и они работали то в одной деревне, то в другой. Во время полевых работ выделяли ему лошадку, и он мотался по деревням, от одного трактора к другому или за запчастями в МТС. Сначала ездил верхом, а потом взял от телеги передок, пристроил к нему плетёную коробушку, положил для мягкости сена и очень гордился своим изобретением. Хлопот у него было много, не всё его подопечные делали, как надо, да и сам, случалось, давал промашку. А однажды чуть не произошла настоящая беда. У гусеничного трактора, который он пригнал к нам, временами отказывал правый рычаг поворота. Дядя Данила, наверное, это знал, но поставить трактор на ремонт во время посевной не решался, тянул. Наверное, думал, что небольшая беда, если трактор на пашне выйдет из борозды. Две трактористки ехали около плотины с горки, к речке. Дорога шла по краю обрывчика с левой стороны. Трактор, видимо, увидел воду и пошёл к обрыву. Водительница тянет правый рычаг, а он не действует, растерялась. Так они и свалились под обрыв. Трактор лёг на бок: морда в воде, кабина наполовину ушла в илистый грунт. Женщины выбрались из кабины. Отделались испугом и синяками, а могло закончиться большой бедой. Дядя Данила пригнал второй трактор. Поставили «любителя воды» на гусеницы и вытянули на другой берег. Дядя Данила получил взбучку. Этим начальники и ограничились.
Папка перед отправкой его на фронт проходил обучение на сборном пункте, где-то около Камышлова. Когда обучение подходило к концу, командование разрешило свидание с родственниками, жёнами, чтобы привезли тёплые вещи, носки, варежки с пальцем для правой руки: приближалась зима. Мама с женщинами засобирались, дядя Данила на гостинец пообещал дать мёду. Вечером я взял чашку и пошёл за мёдом. Дядя Данила наполнил чашку, и я пошёл домой. Шёл-шёл и не удержался, чтоб не лизнуть мед. Лизнул раза два или три и почувствовал в языке ужасную боль: в мёде оказалась живая пчела! Мой порок был наказан. Язык у меня сразу распух и занял весь рот. Говорить я не мог, мог только мычать. Когда пришел домой, мама куда-то вышла. Я поставил чашку и лёг спать. Электричества не было, спать ложились рано. Все дела старались сделать пока светло. Лампу летом зажигали редко – с керосином тоже была проблема. Рано утром мама уехала, так я избежал позора и упрёков.
Дядя Данила в последние годы был глуховат. Может потому, что после ремонта двигатели тракторов гоняли без глушителей, рёв был ужасный. А может, причиной глухоты был возраст. Сын его, Василий, был старше меня, но бегали мы вместе, а дочь Зоя была моей ровесницей.
Дети Данилы Исаковича: Вера, Василий, Зоя, Николай, Александра.

Глава 15. Дядя, Копылов Георгий Никифорович

Дядя, Копылов Георгий Никифорович, старший брат моего отца, был среднего роста, плотного телосложения. Сколько помню, всегда работал на руководящих должностях, видимо, хорошо ладил с людьми. Служил во флоте, в начале войны вновь был призван в армию, но вскоре вернулся и работал в Бисерти, в районной управе. Ходил в кителе, сапогах, брюках-галифе. Ему был выделен конь. Конь жил у них во дворе, дядя сам за ним ухаживал и ездил на нём по колхозам района.

Когда стали укрупнять колхозы, его назначили председателем, и он переехал из Бисерти в Кленовую. Позднее работал в сельсовете. В деревне жили, как все деревенские: держали корову, овец, индюков, которых я видел только у них.

Помню, у дяди Георгия подходил день рождения, исполнялось ему 70 лет. Я накануне сходил на реку, поставил сеть и, вот удача, попало четыре хороших головля! В то же утро отправил им рыбу, к вечеру тётя Надя (жена дяди Георгия) испекла два хороших пирога. Вечер был по-деревенски шумным, с песнями и плясками.

Дети дяди Георгия: Василий, Валентин, Галя, Тамара. Все уехали жить в Новороссийск. После выхода на пенсию дядя с тётей поехали к ним посмотреть, как они живут, и может, тоже переехать к ним? Но в Новороссийске тётя почувствовала себя плохо, заболела, и они вернулись. Тётя Надя не работала, жаловалась на сердце. Деревенский люд, наверное ей не верил: выглядела она неплохо. Однажды дядя был в отъезде, а когда вернулся, увидел: сидит тётя Надя за столом, на столе пузырёк с валерьнкой, а душа её уже отправилась в лучший мир. Была тётя Надя радушным человеком. Когда бы к ним не зашёл, днём или поздним вечером, она ну суетиться, готовить поесть. Мне всегда было неловко. Не стало тёти Нади, дядя Георгий собрался и уехал в Новороссийск, жил у Василия, у Гали. Там и закончил свой земной путь.

Дядя, Копылов Георгий Никифорович, 25.05. … г., умер 15.05.1986 года.

Глава 16. Брат, Белев Александр Егорович

Брат Александр родился 25 апреля 1939 года в больнице деревни Васькино. Разница в возрасте у нас была шесть лет, поэтому конфликтных ситуаций с Александром я не запомнил. И всё же один случай непотребного отношения к нему остался в памяти. Однажды мама оставила меня нянчиться с Александром. Я его поносил на руках, покормил из соски молоком, положил в люльку, покачал, и он уснул. Я вышел к ребятам под окно, думая, что услышу, если он проснётся, заигрался и вспомнил о нём, когда оказался с ребятами на речке. Я опрометью бросился домой, Александр конечно, уже проснулся и заполошно ревел. Позднее, когда встречался с Александром, всегда вспоминал этот неприятный случай. В деревне детям рано начинают давать поручения. Например, стеречь огород, когда сделают весной посадки. Мама, уходя на работу, скажет: «Смотри, чтобы курицы в огород не попали, а то разгребут грядки с морковкой, свеклой.» От скотины достаточно изгороди, а у кур — крылья. Вот и стереги, чтоб петух не завёл их в огород! И никуда от дома не убежишь — привязан! Наверное, и Александру приходилось выполнять разные поручения. Например, пасти гусынь с цыплятами, чтобы вороны цыплят не похитили.

Время шло. Я закончил учёбу в училище, начал работать на производстве. Мне очень хотелось поступить учиться в техникум, но с аттестатом училища в техникум не принимали. Тогда я пошёл в вечернюю школу, в седьмой класс. Условия в общежитии были очень плохие, и перед Новым годом школу пришлось бросить. Летом нас переселили в другое общежитие, и осенью я снова пошёл в школу. В начале учебного года в школе было два седьмых класса, к Новому году был уже один класс, а закончили учебный год, кажется, человек пятнадцать. Самое яркое воспоминание о школе связано с изучением немецкого языка. В училище иностранного языка не было, и за четыре года после школы я не только слова, но и алфавит забыл! А надо было уже читать, писать, отвечать по-немецки на вопросы. Много труда ушло на этот язык. Второе яркое воспоминание: аттестаты об окончании десятого класса и свидетельства окончании седьмого класса вручал директор Васильев в Клубе Молодёжи.

Осенью я сдал экзамен, и меня зачислили в техникум. И первый сюрприз: в расписании лекций значился иностранный язык – английский. Но тут все были одинаковы — все были «немцы». Просто подвернулся педагог, красивая женщина мучилась с нами год, добиваясь правильного произношения, а потом мужа её перевели на другое предприятие, и наши «иностранные» муки закончились.

В своей круговерти я не заметил, как Александр стал взрослым парнем. После школы он поступил на курсы сельских механизаторов широкого профиля в селе Таватуй. Изучали трактора, автомашины, комбайны, доильные аппараты, электрическую технику. После окончания учёбы работал в колхозе. Техники было мало, поэтому работал с Васей Русиновым. Числился прицепщиком, заработок был меньше, а работали на равных.

Скоро его призвали в армию. Служил в Польше. Много для него было интересно. Побывал в музеях Дрездена: видимо, была экскурсия для солдат. Службой не тяготился и позднее плохими словами службу не вспоминал. Однажды попросил прислать ему часы. Я купил часы, из фанерки сделал коробочку, отправил. Дошли часы до Польши.

Из армии он вернулся, кажется, в декабре. Я поехал с ним повидаться. Иду с разъезда, прошёл крутой ложек, вижу, кто-то едет. Поравнялись, смотрю, Александр. Спрашиваю, ты куда поехал? Он говорит, к фельдшеру: что-то горло болит. Постояли, поговорили, он начал поворачивать коня: поедем домой — так пройдет!

После армии Александр работал в колхозе, потом с семьёй переехал в Дегтярск, а затем в Алма-Ату. Работал он электриком, видеться стали редко.

Когда сгорел наш дом в Контуговке, мы приехали с Александром, помогать папке собирать новый дом, который он купил в Контуговке и перевёз в Кленовую. Еще нужно было перевезти на тракторах баню, конюшню и сам двор. Всё мы с Александром разбирали и грузили бревна в тракторные тележки. Помню, когда закончили перевозку и начали делать разметку двора, папка много спорил и ругался: что вы всё измеряете! Когда расставили столбы и стали класть связующие бревна, стропила, закладывать заплотины, удивлялся, как это у вас всё точно подходит? Подобрел старик. Собрали двор, конюшню, баню, закрыли шифером крыши дома и двора, не верилось, что втроём сделали такую работу! Работы оставалось ещё много, но папка, как муравей потихоньку всё уладил, обустроил, и обжились на новом месте. Рядом река, можно ловить рыбу, для скотины поскотина: летом корове, овцам раздолье, для пчёл рядом луга. А мама тосковала по старому дому, селу, людям, писала мне в письме: «Даже во сне слышу, как шумят сосны в Контуговке». Мы с Александром много раз проводили отпуск в новом доме. Отпуск в деревне — это работа: косить сено, копать картошку, заниматься дровами. Это не на пляже валяться! К нашему приезду мама всегда ставила бражку. Получалась она у неё хорошо, сладкая, хмельная. Мы выпивали перед обедом по стаканчику, потом я говорил Александру, давай ещё по одному, он отказывался, говорил, пойдём лучше посидим на берегу. Очень он любил удить рыбу, это увлечение прошло через всю его жизнь. К сетям и лодке он, в отличие от меня, был равнодушен. Он мог часами ходить по берегу со спиннингом, бросать блесну и не расстраивался, если не было улова.

Александр был физически крепким. Помню, Вася, муж сестры Нины (Сергеев Василий Степанович), привёз ручной бур для бурения скважины под воду. Приходилось упираться по-настоящему. Ведь добурились они с Васей до воды и поставили на кухне ручной насос!
А вот на покосе нам с Александром было порой неловко. Мы проходили прокос и садились отдыхать, а мама с папкой проходили прокос за прокосом и усталости не выказывали. А были уже давно на пенсии! Прокосы у них были чистые, широкие, особенно у папки.

Очередной мой отпуск совпал с отпуском Александра. Зная, что придётся ехать на покос, мы с сыном Димой взяли резиновую лодку и спальный мешок. Приехали, повстречались, и дня через два рано утром, ещё в темноте, Вася повёз нас на покос. У папки мы выпросили старенькую мерёжу и, как приехали, сразу поставили её на самолов. Два дня косили, утром ходили на реку умываться и смотреть сеть. Вынимали десяток окуньков, из которых жена Александра, Маша, варила уху. Погода стояла тёплая, спали у костра. Дима спал в спальном мешке. За два дня его сильно покусали комары и мошки, тогда он сказал: «Дед, на твоём покосе меня круглосуточно едят!» На третий день сметали первый стог, потом ещё один. В последний день с утра сеть смотреть не пошли, решили, рыбки, которые попадут, увезти маме на гостинец. Вечером перед приездом Васи пошли за сетью. На реке Александр стал смывать трудовой пот, а я поплыл снимать сеть. Поднимаю сеть и глазам своим не верю: богатый улов! Подплываю к Александру, показываю. Он говорит, хороший гостинец маме от контуговского зайца! Выпутываем рыбу: окуни, чебаки — полное эмалированное ведро, с которым мы ходили к роднику за водой. Уже в то время начали запрещать ловить рыбу сетями, рыбы в реках стало очень мало.

Каждую осень Александр с Машей (Марией Алексеевной) присылали посылку с яблок. Яблоки были удивительные: аромат на всю квартиру! Я им посылал деньги. Как-то Александр спрашивает, ты зачем присылаешь деньги? Говорю, за яблоки — покупаете, расходуетесь А говорит: яблоки мы не покупаем, они у нас свои. Я был удивлён такому повороту.

Глава 17. О себе: Копылов Николай Степанович

Деревня Контуговка располагалась в чаше трёх гор, на берегу маленькой речки Контуговки. Расположение было удачное: все угодья рядом речке родниковая вода, на расстоянии километра река Пут. При соответствующих условиях могли и сегодня жить там люди, работать, растить детей. Не случилось. Закрыли школу — покинули деревню родители с детьми, закрыли магазин — стали покидать насиженные места старики. Работать стало некому, исчезли фермы, опустели поля. А когда мы с мамой приехали сюда, деревня расширялась, строилась, свозили дома с хуторов. Перевезти дом, двор — огромная работа, всё нужно сделать быстро, до наступления холодов. Созывались помощи, помогала вся деревня. Прошло время, с большим трудом и любовью построенные дома люди стали просто оставлять.

Самый красивый, пятистенный дом, с красивыми окнами, с резными наличниками, с тополями и колодцем под окном, был дом Ивана Фёдоровича. Этот дом стоял рядом с нашим домом, справа.Иван Фёдорович был зажиточным хозяином, наверное, были у него работники. Новая власть отняла дом, а его отправила исправляться на лесоповал в Кытлым, и, кажется, там он потерял ногу. Вернулся в деревню, построил маленький дом на два окна, рядом с нашим домом, слева. Жену Ивана Фёдоровича я не помню, может, он её потерял, когда зорили его дом. Дети его, Паня и Иван, были старше меня. Паня работала в больнице, в деревне Васькино. Однажды она попросила маму, чтобы она отпустила меня пожить у неё. Было лето, и мы шли с ней пешком в татарскую деревню.В Васькино я запомнил дома, украшенные резьбой, окна, карнизы, ворота. Больница располагалась в большом доме, на дверях комнат были красивые ручки, дом, видимо, тоже был отнят у зажиточного хозяина. Паня с утра прибиралась в комнатах, потом мы шли на речку, она стирала.

Когда приезжал в отпуск, я часто ходил на охоту, но удача редко сопутствовала мне. За всё время я подстрелил четырёх уток, двух чирков, двух рябчиков и даже помню, где и как это произошло. Помню случай, пошёл я на охоту, за мной увязался пёс Жулик. Брать я его не хотел, но пёс был промысловый, и если он видел ружьё, то оставить его дома не было возможности. Пошли мы с ним, и он в благодарность мне, что я его взял, нашёл утку, облаял её, и я её подстрелил. Жулик бросился в воду и вытащил её на другой берег реки: туда ему было ближе. Я прошу, чтобы он утку тащил ко мне, но псина стоял и вертел хвостом. Наверное, думал, не одному ему купаться. Пришлось мне искать брод, снять сапоги, штаны и лезть в обжигающе прохладную воду, чтобы забрать утку: стояла осень, на траве лежал иней.

Прошли годы, папка с мамой жили уже в Кленовой. Однажды вечером сидели мы с папкой на лавке около дома. Было прохладно, заканчивался сентябрь. Вдруг на озерину рядом с домом опустилась стайка уток, и я сказал ему, раньше ты специально бегал на охоту за разной дичью, а сейчас она сама к тебе домой прилетела, иди за ружьём! На что он ответил, раньше нужда заставляла на охоту ходить, а теперь нужды нет, зачем зря губить птиц? Эти слова запомнились. Сейчас дичи в лесу поубавилось. Помню, в детстве по заячьим тропам можно было ходить без лыж: так их утаптывали ушастые. Зимой на берёзах можно было увидеть сидящих косачей, стаи штук по тридцать и более. Сейчас такого не встретишь.

У нас в доме на стене висела красная рамочка с маленькой фотографией. Это была первая жена папки, Елена. Она умерла. Сейчас, я думаю, Елена была дочерью Ивана Фёдоровича или сестрой, а, может, сестрой жены. У дяди Афанасия был сын Илья, он был постарше меня.

Своего отца, Степана Никифоровича, я видел в сознательном возрасте несколько дней. До ухода армию отец работал стрелочником на железной дороге. Жили мы на Кленовском разъезде в небольшом домике. Был я в то время малышом и ничего об этом не помню.
Когда отец ушёл в армию, мы с мамой вернулись на хутор и жили у деда Никифора и бабушки Анны. Хутор был расположен посредине между деревнями Красный Яр и деревней Красный Хутор, примерно по три или четыре километра до той и другой деревни. На хуторе в рядок стояло пять домов, на ровной большой поляне. За поляной еловый лес. Те могучие ели, что я видел в детстве, стоят и сейчас, поседевшие от времени, опираясь корявыми сучьями о землю, как старики о бадоги. На задах, домов огороды, с небольшим подъёмом на гору. Первый дом со стороны деревни Красный Яр был дом деда Никифора, а предпоследний дом с конца был дом деда Николая. На хуторе маленьких детей не было, и я до пяти лет жил среди взрослых людей. Самым молодым был дядя Евгений, старше меня на восемь лет. Меня не ругали, не наказывали. Или я был очень хорошим, или всем было не до меня.Однажды вечером, я уже спал, мама разбудила меня, взяла на руки и сказала: «Коля, папка приехал!» Вижу в сумерках дядьку в фуражке, такую фуражку видел в первый раз, он что-то подаёт мне и говорит, возьми, Коля, яблоко. Что такое папка и яблоко я не знал. Оказалось, отец приехал на неделю в отпуск. В следующие дни я его не видел, может, они с мамой ходили в гости. Отпуск закончился, ему нужно было возвращаться на службу, а отец заболел. Билет был уже куплен, и они с дядей Георгием доехали до Красноуфимска, где отца положили в больницу. Был поставлен диагноз: аппендицит. Сделали операцию, но неудачно, началось заражение.Помню, захожу в избу, а там много чужих людей, на лавке стоит гроб, а в нём лежит мой отец, рядом плачет мама. Хоронили отца на Кленовском кладбище. Был тёплый, солнечный осенний день. Я всё воспринимал спокойно до того момента, когда могилу начали забрасывать землёй. Я заплакал и побежал, меня догнала тётя Надя: куда ты, Коля бежишь, не плачь! Я ей сказал: дядьки закапывают папку, а я вырасту и выкопаю его. Это была для меня первая драма, и было мне четыре года. Наверное, не нужно было брать меня на кладбище.

Мой отец, Копылов Степан Никифорович, родился 20.04.1912 года, умер 21.09.1937 года.